БАРБАРА КАРТЛЕНД - Новобрачная поневоле

К вечеру небо закрыли темные тучи. Было жарко и душно.

Миссис Уильямс, готовя постель Харите, предсказала грозу.

— Здесь они бывают такие сильные, миледи. Я частенько боюсь, как бы молния не ударила в аббатство. Может, на нем благословение Божье, потому что всегда обходится.

— Я не люблю гром и молнию, — призналась Харита. — Однажды дома молния ударила в трубу на крыше. Было так страшно.

— Еще бы, миледи, но здесь вам этого бояться не надо. Я задую свечи?

Харита надеялась, что лорд Вернем придет пожелать ей спокойной ночи, хотя они уже попрощались, когда он проводил ее наверх перед ужином.

— Поешьте чего-нибудь легкого и ложитесь спать, — велел он.

— Но я здорова и ничуть не устала, — запротестовала Харита.

— Вы должны слушаться врача, — твердо сказал лорд Вернем. — Завтра, если будете хорошо себя вести и обещаете не переутомляться, сможете остаться ужинать.

— Вы просто не понимаете, что я такая же сильная, как ваши львы!

— Но не такая же быстрая, как гепарды, — пошутил он, — и не такая же шумная, как попугаи.

Харита рассмеялась.

Горацио ругал лакеев самыми скверными словами, и дворецкий пожаловался, что если птица останется в холле, будет просто невозможно поддерживать дисциплину.

— Они не могут удержаться от смеха, — объяснил лорд Вернем, рассказывая об этом Харите. — Мне лично кажется, что это вносит в жизнь аббатства приятное разнообразие, которого ему не хватало в прошлом.

— Я очень люблю слушать его, — улыбнулась Харита.

— Тогда и речи быть не может, чтобы убрать Горацио, — пообещал лорд Вернем.

Она благодарно улыбнулась.

«Он такой добрый», — подумала Харита. Потом, потому что действительно устала, хотя и не хотела сознаться в этом, быстро уснула.

Лорд Вернем проснулся от оглушительного раската грома и молнии, сверкнувшей за открытым окном спальни. Это напомнило ему о грозах, которые пришлось пережить в Африке, но теперь у него над головой была надежная крыша. Ему нередко доводилось проснуться в рухнувшей, насквозь промокшей палатке и обнаружить, что все его пожитки уносит бурный поток, возникший от тропического ливня.

Дождь за окном только начинался, но лорд Вернем знал, что когда он хлынет в полную силу, станет заливать в окно и на полу будет лужа. Он встал, чтобы закрыть окно, и в этот момент дверь в комнату Хариты открылась.

— Б-бобо… боится.

Ее голос слегка дрожал, и лорд Вернем спросил:

— А вы?

— Я… тоже, — призналась она. — Там очень… шумно.

Раскат грома заглушил ее слова.

Лорд Вернем запер окно и увидел ее, в белой ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами и с Бобо на руках. Она была так хороша, что у него перехватило дыхание, и он с трудом удержался, чтобы не подойти и не обнять ее.

— Надо дать Бобо бутылочку молока, — предложил он.

— У меня в комнате есть, — ответила Харита. — Холден принес ее четверть часа назад, но Бобо даже не притронулся к ней. Он слишком напуган.

Бобо спрятал мордочку у нее на груди и жалобно повизгивал, трясясь от страха.

— Я посмотрю, что можно сделать, — пообещал лорд Вернем. — Садитесь на кровать, а еще лучше — залезайте под одеяло. Я принесу бутылочку.

С этими словами он вышел из комнаты и тут же вернулся с бутылкой в руках. Молоко было еще теплым. Лорд Вернем присел на край кровати. Харита сидела, прислонясь к подушкам, и гладила Бобо.

Очередной раскат грома заставил ее вздрогнуть, и она с тревогой взглянула на лорда Вернема.

— Дайте мне его, — спокойно сказал он. — Мне кажется, что ваш страх пугает его еще больше. — Он забрал львенка.

— Конечно, это глупо с моей стороны, но девочкой я боялась грозы, и папа, чтобы научить меня быть храброй, не разрешал мне иметь ночничок. Он заставлял меня оставаться в спальне одной и не разрешал задергивать занавески на окнах.

Чем больше лорд Вернем узнавал о Теобальде Муре, тем отвратительнее казался ему этот человек. Но он ничего не сказал и попытался покормить Бобо, однако у него тоже ничего не получилось. Наконец он спустил львенка на пол и тот немедленно исчез под кроватью.

— Там ему будет лучше, — сказал лорд Вернем. — Дикие животные всегда чувствуют себя защищенными под чем-то низким. Поэтому Белла прячет детенышей под кустами, а в джунглях они забираются под камень или в пещеру.

Говоря это, он смотрел на Хариту и чувствовал, как стучит кровь в висках и как бешено бьется сердце. Но он знал, что она так спокойна только потому, что доверяет ему.

Сквозь тонкую ткань ночной рубашки он видел очертания ее груди и думал, что ни одна женщина не может выглядеть более чистой и невинной и в то же время такой желанной.

Ее волосы блестели при свете свечей, а глаза на лице выглядели большими и испуганными.

Еще один раскат грома заставил задрожать всю комнату, и Харита невольно бросилась к лорду Вернему, который обнял ее и прижал к себе. Она спрятала лицо у него на плече, и он чувствовал, что она дрожит. Но не так, как в ночь свадьбы. Она боялась, но это был чисто физический страх, а не тот, который заставил ее броситься в озеро.

— Вы в полной безопасности, — сказал он, надеясь, что голос не выдаст его волнения. Это была радость и в то же время страдание — держать ее так близко. Ее волосы пахли цветами, и губами он ощущал их нежную шелковистость. Сердце лорда Вернема громко стучало в груди, и он боялся, что она услышит этот стук.

Теперь дождь лил как из ведра, с почти тропической яростью.

— Гроза кончается, — сказал лорд Вернем.

Но, говоря это, он надеялся, что стихия еще помедлит и он сможет какое-то время держать Хариту в своих объятиях.

Однако следующий раскат грома раздался уже где-то в отдалении, и она подняла голову.

— Уже проходит… мы в безопасности, — тихо сказала Харита.

— В полной безопасности, — заверил он ее.

Она шевельнулась, и он тут же разжал объятия.

— Мне… мне очень стыдно.

— Вот это совсем лишнее.

— Я знала… что с вами я буду в безопасности.

— Для этого и существуют мужья — и для многого другого.

Харита хотела было спросить, что он имеет в виду, но вместо этого сказала:

— Я… мне нужно идти к себе в комнату.

— Вам не нужно спешить.

Интересно, что она скажет, если он попросит ее остаться, если признается, что больше всего на свете хочет всю ночь держать ее в своих объятиях, целовать, любить ее, сделать ее действительно своей.

Наконец, когда слова были уже готовы сорваться с его губ, когда он почувствовал страстное, почти неудержимое желание овладеть ею, он сказал себе, что еще слишком рано.

Страх, заставивший ее попытаться убить себя, сменился дружбой, но часть его, пусть скрытая, все еще оставалась. В этом он был уверен. Он не мог рискнуть потерять ее доверие, разрушить ее веру в него.