Натали де Рамон - Принц в наследство

— Это хорошо, это значит, что вы живы. — Незнакомец поднял меня на руки и понес куда-то, осторожно ступая. Он был таким же мокрым, как и я.

— Вам удобно? — тихо спросил он, почти касаясь губами моего уха.

— Да… — Я невольно прижалась к нему, закрыла глаза и подумала, что согласилась бы еще раз свалиться в реку, лишь бы он нес меня на своих сильных руках.

— Сейчас мы придем ко мне, у меня в мастерской разожжен камин, я подогрею для вас вина, уложу под одеяло. — Он говорил со мной, как с ребенком.

И действительно, войдя в замок и миновав несколько помещений странной формы, мы оказались в мастерской портного — совершенно неожиданно рабочем помещении внутри изысканного замка. Ткани, платья, манекены, жарко горевший камин и разобранная постель напротив… Все нечеткое, расплывчатое, словно в тумане или во сне, поэтому я наконец-то сообразила, что потеряла в реке очки.

— Вы портной? — Мой вопрос прозвучал явно глупо.

— Пожалуй, что так. — Он сразу повеселел. — Вам нужно снять с себя мокрое, и ныряйте сразу в постель, — посоветовал он, опуская меня на ноги возле камина. — А я пока согрею вам вина. И вы мне расскажете, кто вы и как оказались в Шере?

Я растерялась. Да, конечно, он спас мне жизнь, но нужно ли ему рассказывать про завещание, какое ему дело до этого? Однако неожиданно для себя дерзко заявила:

— Я — хозяйка этого замка, Катрин…

— Сама Екатерина Медичи! Не может быть! — Леон умел ценить юмор и находчивое словцо и очень обрадовался остроумию своей спасенной гостьи. — Какая честь для вашего верного вассала маркиза де Коссе-Бриссак и Ла Тремуй, ваше королевское величество! Я-то по недомыслию посмел принять ваше величество за нимфу или за наяду этих священных вод.

— Нет, вы не так поняли, я Катрин Бриссон…

— Ваше величество, зачем низводить себя до какой-то буржуазии Брисоне, не нужно скромничать, я никому не выдам вашей тайны!

Леон давно не веселился так, как сейчас, глядя на жалкую мокрую фигурку у камина, которая еще совсем недавно балансировала между жизнью и смертью, а сейчас уже находит в себе силы шутить. Ее бьет дрожь, от мокрой одежды валит пар, а она держится совершенно независимо, не паникует, не бьется в истерике, не рыдает у него на плече!

Леон налил вина в самый большой бокал для коктейлей и, встав на одно колено, провозгласил:

— Ваше королевское величество, окажите честь верному вассалу и примите из его недостойных рук этот кубок, наполненный вином Турени!

Гостья благодарно взглянула на него, сделала несколько глотков и просто сказала:

— Необыкновенно вкусно. А у вас найдется полотенце и во что мне переодеться?

Честное слово, подумал Леон, она держится по-королевски.

— Моя королева! Все эти наряды — ваши! Окажите честь вашему вернейшему вассалу, извольте надеть вот эту роб цвета крамуази с вашего самого раннего портрета!

Естественность гостьи нравилась Леону все больше и больше, и он даже не стал противиться, когда она попросила его не смотреть, пока она будет переодеваться. Он послушно отошел к окну, захватив и кувшин, и, старательно изучая оконные переплеты, успел осушить свой бокал два раза. А когда она окликнула его и он обернулся, то просто не поверил своим глазам.

От вина и жара камина гостья разрумянилась, влажные волосы спадали на обнаженные плечи робкими блестящими завитками, платье ярко-алого цвета, сшитое им по всем правилам давно минувшего столетия, пришлось ей точно впору, маленькая грудь, приподнятая корсажем, мягко вздымалась. Катрин, вероятно, почувствовала его восторженный взгляд и тем самым жестом, каким женщины всегда поправляют прическу в минуты волнения, тонкими пальцами откинула волосы назад, а в отсвете камина возле шеи матово блеснули какие-то невероятно авангардные серьги, показавшиеся в этом антураже удивительно древними, словно из какого-нибудь клада десятого века.

Я с удовольствием выпила вино, щедро налитое мне красавцем портным, покорно и терпеливо стоящим сейчас спиной ко мне у окна, и почувствовала, как благородный напиток начал разливаться теплом по всему моему организму, а в голове завертелся невероятный калейдоскоп: ларец с завещанием, непонятные стихи, поездка через всю долину Луары, шаткие леса над Шером, мое падение, парк-ковер в сиянии дождя, непонятно откуда взявшийся красавец, который оказался всего-навсего портным, его удивительная мастерская в стенах чудесного замка, пламя камина, мерцание лиловых шелковых простыней на широкой кровати, обилие сказочной одежды и это платье, огненное, бархатное, ловко обнявшее мою фигуру. И к тому же он нес меня на руках, называл королевой.

Все плыло перед моими глазами в сияющем, мерцающем золотом колдовском тумане. И почему такое происходит со мной — сорокалетней, усталой, разочаровавшейся в жизни женщиной? Ах, если бы мне было сейчас двадцать лет! А может, я все-таки сплю? Даже если и так, пусть, пусть это сон, но я принимаю его игру! Какое же он придумал себе имя? Маркиз Козе-Кусак де Тремун? Нет, ля Тре… Три…

— Маркиз, простите старую королеву, я забыла ваше имя!

Он обернулся и так посмотрел на меня, как на меня не смотрел никто и никогда за всю мою достаточно долгую жизнь! Мне стало и приятно, и неловко. Я поправила уже подсохшие волосы и попросила помочь справиться со шнуровкой на спине.

— Сочту за честь! Моя королева!

Он бросился ко мне, и я почувствовала на своих плечах его жаркое дыхание, а его ловкие руки уже умело зашнуровали платье. Он отступил на шаг, как художник, любующийся своим творением. Только сейчас я поняла, что он тоже мокрый до нитки, и, чтобы скрыть свой восторг, заметила, мол, негоже вассалу в присутствии королевы находиться в затрапезном виде, ему надлежит предстать пред ней во всем блеске маркиза де… ле…

— Коссе-Бриссак и Ла Тремуй, моя королева! Мое имя в устах вашего королевского величества прозвучит подобно музыке!

Теперь уже я смотрела на воды и парк в дымке дождя, все еще не веря происходящей со мной сказке. Я словно вернулась в юность и чувствовала себя девчонкой, попавшей в Страну чудес.

— Соблаговолите еще вина, королева Екатерина!

Я обернулась. Он словно сошел со старинного полотна! Я даже закрыла лицо руками. Нет, не может человек двадцать первого века так преспокойно поправлять на себе короткий плащ и так естественно отставлять ногу, затянутую в черно-золотой чулок.

Я, наверное, порядочно простояла, не отнимая рук от лица, потому что он сам отвел их и заглянул мне в глаза. Я попыталась шутливо сказать: “Ах, оставьте, маркиз!” — но успела только ахнуть, почувствовав на своих губах его губы и тотчас же ощутив их вкус. А в следующее мгновение он уже стоял передо мной на коленях, прижимая мою руку к своему сердцу.