Натали де Рамон - Принц в наследство

Я открыла глаза и обнаружила великолепного представителя сильной половины человечества. Рядом со мной мирно спал один из тех, кого принято называть красавцем мужчиной, правда, скорее зрелых лет, нежели поры расцвета, о чем свидетельствовала сильная проседь в некогда смоляных волнистых волосах. Но даже эта проседь была роскошной и только подчеркивала изысканные черты его лица: широкий лоб, картинный изгиб бровей, точеный нос с элегантной горбинкой, небольшой решительный рот… Как же сладко целовали меня вчера его уверенные, но такие ласковые и чуткие губы!

Моим первым порывом было потереться щекой о крепкое плечо и вновь ощутить прикосновение его рук и заботливое дыхание… Нет, лучше никакого продолжения, все и без того слишком похоже на сон, и вряд ли сказочное очарование минувшей ночи не испарится росой под трезвыми лучами дневного солнца. Стараясь не разбудить спящего, я подобралась на цыпочках к уже потухшему камину и начала натягивать развешанную рядом с ним свою плохо просохшую одежду.

Я близорука, и поэтому обстановка комнаты казалась мне еще фантастичнее, чем была на самом деле. Рулоны ткани, тесьма, раскрытые коробки с искусственными цветами и причудливыми бантами, связки бумажных лекал на гвоздиках, незаконченное платье на одной швейной машинке, камзол — на другой, манекены в средневековых нарядах, так напугавшие меня ночью, когда хозяин этого портняжного рая на руках принес меня сюда, предварительно выловив из быстрых и не по-летнему ледяных вод стремительного Шера. Мои очки остались на его дне, а без них мне вряд ли удастся преодолеть шестидесятиметровую реку по шатким строительным лесам реставрируемой галереи-моста, чтобы вернуться к своему “фиатику”, брошенному на том берегу, ведь даже в очках, правда, ночью, я благополучно свалилась в воду. И, если бы не этот красавец мужчина, неизвестно, что произошло бы со мной на середине быстрой широкой реки.

Пробираясь между раскиданными на полу недошитыми одеждами, бутылками вина и огромными фолиантами с репродукциями картин всех музеев мира, я на мгновение задержалась у изголовья кровати, стараясь получше запомнить лицо моего спасителя. Впрочем, и одного взгляда достаточно, чтобы понять, что мы не пара. Я — серая сорокалетняя учительница физики, и он — яркий человек мира искусства, мира таинственного и непостижимого для меня, и оттого вызывающего досаду и раздражение, но неизменно манящего и пленительного.

Мужчина, вероятно, почувствовал мой пристальный взгляд и заворочался. Я замерла. Да, он действительно очень хорош, но стоит ли чего наше знакомство, нужно ли оно мне? А ему? Я была не готова ответить на этот вопрос и поэтому облегченно вздохнула, когда он перевернулся на другой бок и уютно всхрапнул. Или я просто боюсь, что продолжения-то никакого не будет? Я на цыпочках покинула мастерскую и тут же заблудилась в переходах причудливого замка.

Но плутала я недолго, лестница вывела меня прямо на галерею, кокетливо перекинутую над водами. Небо немного прояснилось, и через прорехи между облаками солнце посылало на реку и цветники регулярного парка толстые снопы прозрачного света. Ветерок закручивал в барашки волны Шера, откуда-то слышалось пение птиц… Близорукость не позволяла мне рассмотреть подробности пейзажа, поэтому все вокруг представало для меня полотном импрессионистов. На мгновение мне захотелось вернуться в мастерскую, разбудить его — как, кстати, его зовут? — и показать ему то, что увидела я. Но я отогнала эту предательскую и глупую мыслишку и благополучно перешла по галерее через Шер, с ужасом поглядывая на строительные леса, по которым ночью пыталась пробраться в замок.

Нет, в последние дни со мной определенно происходит что-то неладное, нужно выбросить из головы это шутовское завещание и вернуться к нормальной жизни Кем ты себя возомнила, Катрин Бриссон, новой мадам Бовари? Дамой с камелиями? Маркизой Помпадур? Посмотри на себя повнимательнее и возвращайся домой! — говорила я себе, глядя в зеркало примерочной маленького магазинчика городка Шенонсо, куда мне пришлось отправиться, чтобы купить — непредусмотренный расход! — какое-никакое платье. Ведь мой плохо просохший и бесформенный после незапланированного купания костюм вызвал откровенное недоумение даже у продавщицы этой лавчонки. Ха! Знала бы она, какой наряд был на мне минувшей ночью и какой мужчина снимал его с меня;

К моему удивлению, в зеркале примерочной я оказалась моложе и намного привлекательнее, чем в зеркале своей ванной комнаты. Прошло чуть больше двух суток, а я не узнавала себя! Куда делась загнанная, недовольная всем миром кляча, размышлявшая о собственном завещании?

Невероятно, но всего лишь позавчера утром, когда я привычно встала в половине седьмого, хотя мне никуда не нужно было торопиться, потому что занятия в школе окончились, и взглянула в зеркало над умывальником, то, что оно послушно показало, мне вовсе не понравилось. И чем дольше я смотрела на это, тем меньше оно вызывало у меня симпатии. Мое отражение словно говорило: “Тебе сорок лет, ты занудная училка, ты никому не нужна. Молодость безвозвратно улетела, надежды не оправдались. У тебя нет ни дома, ни семьи, ни детей, ни положения, ты даже не можешь позволить себе провести отпуск на каком-нибудь престижном курорте. Разве что недельку среди счастливых супружеских пар и еще более счастливых любовных. Все, что тебе осталось, так это составить завещание и потихонечку скрипеть к старости, а если тебе не нравится такая жизнь, ты имеешь полное право с ней расстаться”.

Я приняла душ, с тоской глядя на свою грудь и бедра, словно их уже через два часа должны были начать грызть могильные черви. Но, выпив кофе, я все-таки решила, что не стоит пассивно подчиняться приговору зеркала, а, напротив, надеть бабушкины огромные медные серьги, “куражные”, как она их называла, и пойти пройтись. В конце концов, я все-таки живу в Париже, миллионы людей мечтают хотя бы глазком взглянуть на него, копят деньги, чтобы приехать, а я уже здесь, мне не надо тратиться на дорогу, я вполне могу представить себя туристкой и осмотреть достопримечательности, например Лувр, или прогуляться по Монмартру. Я даже повеселела, ведь до двенадцати лет я с родителями жила на Монмартре. Тогда, можно сказать, четыре десятилетия назад, он все еще хранил то самое очарование некоего иного мира, непостижимого и манящего, которому и полагается быть выше всего, попасть в который можно, только поднявшись на холм в прямом смысле.