Аманда Престон - Радужные надежды

Ну почему она так мила и прелестна? Почему не похожа на человека, который вынашивает коварные планы? В таком случае все было бы куда проще.

— И все же я бы не сказал, что ты похожа на спелую тыкву.

Выражение лица Рэндалла смягчилось, и Шэрон снова пришлось собрать волю в кулак, чтобы не броситься ему на шею.

Она направилась к двери, ведущей во двор, со словами:

— Пойду уберу со стола, а ты пока попей кофе с вафлями.

Тут он положил руку ей на плечо, и она замерла. Казалось, жар его пальцев достигает тела сквозь платье, обжигает… Шэрон почувствовала, что краснеет, но все же повернулась и вопросительно посмотрела на Рэндалла.

— Я уберу со стола, — пояснил он. — А ты пока съешь десерт. И свари еще кофе, если не трудно.

— Но ведь это я должна работать на тебя, помнишь?

Рэндалл помнил многое — запах ее волос, шелк кожи. Но больше всего то, что отец ее ребенка — его племянник.

— Сегодня не в счет, мы же договорились. А начиная с завтра ты еще наплачешься от такого привередливого работодателя, как я.

Шэрон улыбнулась, показывая, что нисколько не верит его угрозам. А Рэндалл со стыдом вспомнил, сколько раз заставлял Мэрианн работать далеко за полночь, иногда до самого утра. Секретарша жаловалась, что у нее есть жизнь и вне офиса, но его это нимало не интересовало. Главное было срочно подготовить контракт.

— Не могу представить, чтобы подчиненные тебя не любили.

— Даже если и не любят, то не скажут. Боятся, — улыбнулся Рэндалл и вышел из кухни, оставив Шэрон в недоумении.

За два раза он умудрился принести всю посуду и сложить ее в раковину. Но когда включил воду и взял в руки первую тарелку, Шэрон поспешно вскочила и попыталась его остановить.

— Оставь посуду в покое. Я сама помою ее позже.

Ему стоило бы оставить в покое не только посуду. Надо было повернуться и уйти из кухни… и из жизни этой женщины. Целовать ее — чистейший идиотизм.

Но Рэндалл видел, что она очень устала, и, если усадить ее и дать отдохнуть несколько минут, голос совести может поутихнуть.

— Послушай, я не так уж часто горю желанием кому-то помочь. Но раз уж я сегодня такой добрый, сядь, пожалуйста. А когда я закончу мыть посуду, убери ее на место.

Рэндалл понял по выражению лица Шэрон, что она собирается спорить, поэтому отложил тарелку, взял молодую женщину за руку и подвел к столу.

— Садись и ешь.

— Но мне не нужен десерт.

— А ребенку?

Последний аргумент оказался решающим — Шэрон опустилась на стул и принялась есть вафли. Обрадовавшись маленькой победе, Рэндалл вернулся к раковине.

— А как же ты? — спросила молодая женщина, отпивая кофе.

— А я уже сыт. Ни кусочка больше не влезет.

— Я рада, что не разучилась готовить.

— А для Лесли ты готовила? — ревниво спросил Рэндалл.

— Нет. Он не большой любитель домашней еды. — Шэрон отпила еще кофе и грустно улыбнулась. — Честно говоря, чем дольше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что между нами не было практически ничего общего.

— Тогда почему же ты с ним связалась? Чем он тебя привлек?

Шэрон ответила далеко не сразу. И, взглянув на нее через плечо, Рэндалл увидел, что она печально смотрит в пространство.

— Я задавала себе этот вопрос тысячи раз. Наверное, потому, что была одинока и хотела тепла и внимания.

Рэндалл от удивления на миг забыл о грязных тарелках.

— Ты потрясающе красива. Не верю, что ты и в самом деле была одинока.

— Нет, друзей и знакомых у меня хватает, — отмахнулась Шэрон. — Но это совсем другое. С тех пор как умерла бабушка, я чувствовала себя потерянной, никому не нужной. Вероятно, мне показалось, что Лесли сможет заполнить эту пустоту в моей жизни. — Она презрительно фыркнула. — Ну и дурой же я была!

Не похоже на речи женщины, пытавшейся заполучить обеспеченного мужа. С другой стороны, глупо было бы предполагать, что она возьмет и расскажет первому встречному о неудавшемся плане зажить в роскоши.

— Ты упоминала бабушку, — сказал Рэндалл, поворачиваясь обратно к раковине. — Она тебя воспитывала, что ли?

— Можно сказать и так. По крайней мере с шести лет, когда умер мой отец. Дедушки уже не было на свете, а бабушке исполнилось семьдесят, и со здоровьем у нее было неважно. Однако до моего восемнадцатилетия она все же дотянула, не хотела, видимо, оставлять внучку. И умерла в день моего рождения. Так что шаг во взрослую жизнь был ознаменован вместо гостей и пирогов полицейскими и машиной из морга. — Шэрон грустно улыбнулась. — Впрочем, зачем я это рассказываю? Тебе, должно быть, неинтересно.

— Напротив, — заверил ее Рэндалл. — Я весь внимание.

Ему отчетливо представилась хрупкая восемнадцатилетняя Шэрон, оставшаяся совсем одна наедине со своим горем. Можно было только восхищаться ее мужеством и силой воли.

— Я бы совсем пала духом, если бы не сеньора Монсеррат. Она и с завещанием помогла разобраться, и поминки организовать, и заупокойную мессу… Тогда-то мне и достался этот дом по наследству. Бабушка в нем родилась и прожила всю жизнь. Я его ни за что не продам.

— Должно быть, ты очень любила старушку, — не спросил, сказал Рэндалл.

— Больше всех на свете. Хотя у меня почти никого и не было… Мама не слишком мною интересовалась. Она четыре раз была замужем, сейчас живет где-то в Штатах, кажется. Мы очень давно не виделись, и мама не знает о моей беременности.

А Рэндалл предположил, что, не желая огорчать родителей, Шэрон скрыла, что ждет ребенка. Оказывается, у нее фактически нет матери. Ну и ну.

— А почему вы не общаетесь? У вас не сложились отношения?

— Как сказать… Она просто знает, что я не одобряю ее стиля жизни: не нашла времени, чтобы на похороны собственной матери приехать! Но, вообще-то, Марианна — так ее зовут — обычно забывает, что у нее есть дочь.

— Ты, должно быть, переживаешь.

Шэрон горько улыбнулась.

— Когда-то да, переживала. В нежном возрасте. А теперь привыкла. К тому же у нее свои проблемы, с которыми она вряд ли разберется.

— Какие проблемы? С законом?

— Нет, — покачала головой Шэрон. — Скорее, психологические. Я никогда не могла понять и принять ее поведения, но бабушка объяснила мне, что это последствия смерти отца. Она его очень любила и так и не смогла смириться с его гибелью.

— Значит, все остальные замужества — это своего рода попытка компенсации, да?

— Наверное, — вздохнула Шэрон. — А я слишком напоминаю ей отца и былое счастье. Поэтому бедняга не могла выносить меня рядом подолгу.

Сердце Рэндалла преисполнилось одновременно жалости и возмущения. Он-то хорошо знал, как чувствует себя ребенок, которым не интересуется мать. Выходит, в детстве на долю Шэрон выпали те же боль и одиночество.

— Я тоже давно не общаюсь с матерью. И не стремлюсь к этому, — через силу произнес он.