Светлана Оникс - Любовные каникулы

Даже таксист улыбался — смех принца мог расшевелить и самого угрюмого мизантропа.

В аэропорту он бросился к кассе, потом спохватился, побежал куда-то к администраторам, вернулся радостный:

— Летим! Держи свой паспорт! Все визы в порядке! Первая остановка на Фиджи, потом в Маниле, потом Токио и... Ты хочешь есть?

— Нет, Гоша...

— Через двадцать часов мы будем...

— А впрочем, я бы выпила холодного соку.

До отправления самолета мы выпили и соку и даже поели. Ждать пришлось довольно долго. Поэтому, усевшись в кресле «Боинга», мы, не сговариваясь, откинули спинки и уснули, как два младенца.

...В Маниле мы были поздней ночью. А в Токио утром.

— Ты видела город? — спросил Георг.

— Нет, никогда.

— Все, сейчас же едем! До нашего отлета — два часа, мы успеем многое посмотреть. Что ты! Это город двадцать первого века! Всюду компьютеры, техника, они даже сморкаются в специальный механизм.

На площади к нам сразу же подкатило такси, и улыбающийся водитель сказал на чистом английском:

— Сегодня землетрясений не будет. Мою тещу мучает радикулит.

— А что говорят сейсмологи? — спросил Георг.

— Я, сэр, не доверяю этой технике. Моя теща вернее.

Я рассмеялась.

— Вот тебе и двадцать первый век.

— Куда едем?

— Минутку, — сказала я. — Гоша, мне надо сбегать... Ну, ты понимаешь?

— В туалет? — просто спросил он.

— Ну да, да... Что-то я...

— Это все самолетная пища!

— Я не бледная?

— Нет, нормальная.

— Тогда поцелуй меня. Только крепко-крепко.

— С удовольствием!

И он меня поцеловал...

Через десять минут я была уже в самолете. А еще через полчаса самолет взлетел и взял курс на Москву. Больше Георга я никогда не видела...

Дура! Наверное, я самая обыкновенная дура! Но почему-то не хочу оправдываться и даже что-либо объяснять. Я только повторяю — ни о чем не жалею...

Москва встретила меня промозглым осенним дождем, грязными лужами, толкотней и русской несдержанной речью.

— Двадцать баксов, красавица, — подлетел ко мне шустрый таксист, — и в любой конец Москвы.

— Согласна, только деньги потом, когда приедем.

— Потом — неинтересно, — сразу заскучал шофер.

— Как ты сказал? Повтори?

— А чо я сказал? Двадцать баксов.

— Нет, дальше.

— Дальше — скучно...

— Точно. Слушай, как это точно!

Видно, у меня была такая дурацкая улыбка, что шофер предпочел растаять в толпе. До дому я добралась на автобусе. Замерзла, окоченела, но блаженная улыбка все не сходила с лица. Ах, какой мудрец этот водила!

Илья смотрел на меня, как побитая собака, словно это не я пропадала неизвестно где, а он. Напустил мне ванну горячей воды, принес крепкого чаю, стопку газет со статьями о фестивале и моей награде.

— Мне с тобой посидеть? — спросил.

— Посиди.

И он сел на крышку унитаза — тихий, родной, милый, добрый и все понимающий. Он так ни о чем и не спросил. Только когда уже ложились спать, сказал:

— Искали тебя тут все... Волновались...

И только в этот момент я поняла — я дома.

А на следующее утро, словно о моем приезде сообщили в теленовостях, телефон раскалился от звонков. Первой, конечно, была Марина.

— Ты знаешь, — начала она, — что ты у нас больше не работаешь?

— Нет, Марина Васильевна, не знаю.

— Так вот, знай! Репетиции идут без тебя. Мы вводим на твои роли Поплавскую.

— Поплавскую? Понятно.

— Что тебе понятно?! — закричала Марина.

— Понятно, что Поплавскую, — сказала я.

— А что прикажешь делать?! Да, она бездарь! Но она ходит на работу! И, заметь, регулярно!

— Понимаю-понимаю...

— Слушай, ты не смей со мной так разговаривать! Думаешь, мне самой она нравится? Но ты же ставишь нас в невозможные условия! Ты непредсказуема! Ты взбалмошна! Ты вообще сумасшедшая!

— Это верно, — согласилась я.

— Уж насколько я мирный и уживчивый человек, а ты и меня!..

— Точно, — сказала я без тени иронии.

— Значит, договоримся так, если будешь издеваться надо мной — в театр ни ногой! Поняла?

— В какой театр, Марина Васильевна?

— В наш! В твой!

— Это понятно, я же уволена.

— Чтоб завтра в одиннадцать на репетиции как штык! — заорала Марина.

— Я приду в десять.

— Зачем?!

— Чтобы вы успели примерить пеньюар.

— В половине, — буркнула Марина и бросила трубку.

Через два дня я уже вовсю репетировала.

Слухи о моих приключениях смолкли не так быстро, но и они угасли. И только под Новый год эхо моей романтической сказки долетело последним отголоском.

Странная бумажка предписывала мне явиться в Шереметьево-багажное, чтобы получить скоропортящийся груз. С вечера я отпросилась у Марины, выслушав при этом много нелестного в свой адрес, а утром уже мчалась в аэропорт. Я заставила Илью на всякий случай очистить багажник «Жигуленка»: а вдруг получу что-то объемное.

Со своей квитанцией встала в конец очереди, а когда дошла до окошка, то вдруг в огромном этом ангаре, заставленном ящиками, коробками, тюками и контейнерами, начался самый настоящий переполох. Ко мне сбежались чуть ли не все таможенники, рабочие, конторщики и даже, кажется, милиционеры. Все кричали одновременно, и из этого гвалта я поняла только одно — с моим грузом они сходят с ума!

— Так давайте я заберу его, я на машине, — остановила я их. — В багажник войдет?

И тут они начали хохотать. До слез, до колик, до валяния по полу. А один из них, самый главный, видно, взял меня за руку и повел мимо стеллажей, словно собирался показывать мне сокровища Алладина.

— Вот, — сказал он, наконец остановившись у открытого контейнера. — Забирайте в багажник.

Я заглянула в контейнер и обомлела... Красивыми печальными глазами на меня смотрел белый конь. В гриву его вплетена была маленькая корона на тонкой ниточке...