Джинни Раскорлей - Солнечная женщина

— Я пишу камнями.

— Какими камнями?

Бонни сначала представила валуны, потом брусчатку мостовой. Это что же, он их поднимает, этот атлетически сложенный Халамбус, и водит ими по холсту или по картону? Чепуха какая-то. А, наверное, он делает витражи…

— Нет, не витражи, — догадался Халамбус о ходе ее мысли. — Я работаю полудрагоценными и синтетическими.

Бонни уставилась на него, поглядела на свои пальцы, унизанные кольцами, потом на него.

— Что, вот такими? — она протянула ему свои руки, свободные от висящей на плече сумки.

Он взял холодными пальцами за самые кончики ногтей, согнул в суставах, чтобы лучше разглядеть гранку.

— Пожалуй, эти камни подошли бы мне…

— Но…

— Нет, не пугайтесь, — засмеялся он. — Я не стану отнимать их у вас.

Халамбус уже стоял в брюках из светлого полотна, в легких сандалиях из черной плетеной кожи, без рубашки, с полотенцем через плечо. И она не могла заставить себя отвести взгляд от его черно-рыжей груди. Она чувствовала неловкость, стоя рядом с обнаженным по пояс незнакомым мужчиной и рассуждая о какой-то ерунде. Ясное дело, он морочит ей голову, чтобы пригласить вечером на ужин или в бар.

— Я все вам расскажу, если вы…

— Если я соглашусь с вами поужинать? — с сарказмом спросила она.

— Нет. Я не приглашаю вас на ужин.

Бонни вспыхнула. Ее рыжее от веснушек лицо стало цвета ее туфель, надетых специально под красный платочек в кармане светлого пиджачка.

— Нет, если вы согласитесь провести со мной несколько минут у моих картин. Я знаю, что в «Холидей Инн», в нашем крыле, сейчас живут только те, кто связан с выставкой. Я прав?

— Вы абсолютно правы, — холодно и быстро проговорила Бонни, благодарная ему за то, что он никак не укорил ее за дурацкое предположение, которое она высказала так скоропалительно. — Я буду в зале в полдень. До встречи! — И она убежала от него в полном смущении.

Халамбус смотрел ей вслед и видел чуть наклоненную вперед фигурку — так удобнее идти быстро. Он смотрел ей вслед не отрываясь. Перед глазами плясали россыпи камней разной огранки и просто куски гранатовой бульбы, но все они были оттенка ее бело-рыжей кожи, ее золотых волос, ее серых глаз. Или нет, цвета лунного камня. Потому что сталь — густого оттенка, а у нее глаза светлые. Чтобы воспроизвести Бонни, ему понадобятся: много золотистого топаза, изумруды, лунный камень и рубины. Всего два.

— Вон отсюда! — Бонни была вне себя от ярости. Она бушевала, точно шторм, налетевший и едва не сорвавший дверь с петель. Злые слезу, казалось, сейчас затопят все вокруг. Нет, это не слезы, это вода, принесенная очередным порывом стихии. — Немедленно вон!

Пейдж сидел на постели и в ошеломлении смотрел на жену, которая невесть откуда свалилась на его бедную голову. Господи Боже, она не совсем не здесь, она же в другой стране, которая так далеко, так далеко… Она сейчас должна ехать на рикше или, может, даже на слоне… В джунглях. Ну да, на слоне или, на рикше, он и сам ездил когда был… Голова Пейдж гудела. Да, он выпил перед тем, как…

— Я тебе сказала — вон! Это мой дом, моя кровать, Пейдж. Катись отсюда к чертовой матери! Или я убью тебя!

Бонни схватилась за сумку, в которой, кроме газового баллончика со слабеньким газом — так, детская пшикалка, которую она купила в аэропорту в подарок Питеру, — ничего угрожающего жизни Пейджа не было. Но она знала, что Пейдж трус. Он подскочил, точно ужаленный, и не глядя на свою подружку, которая зарылась от страха под подушку, стал одеваться.

— Я не хочу знать, кто это с тобой. Мне не важно — кто, главное, чтобы тебя здесь больше не было! Ни в постели, ни в доме! Я даю тебе десять минут.

И Бонни хлопнула дверью спальни. Она пошла в комнату Питера, заперлась изнутри, плюхнулась в мягкое кресло и почувствовала запах своего дома своей нескладной жизни. Она ощутила, что ее одежда пахнет дорогой, потом, табаком. Поездка была тяжелой.

Бонни расстегнула на груди рубашку, вытянула шею, откинулась на спинку кресла и почувствовала, как тихие слезы помимо ее желания потекли по щекам, запылившимся, кажется навсегда.

Она не слышала, как хлопнула дверь, не чувствовала, что уже день покатился к вечеру, а вечер перешел в ночь.

Бонни очнулась и обнаружила, что сидит в кресле, вытянув ноги, — то, чего ей так не хватало в неудобных русских самолетах, в которых она летала, вонючих и жестких. Теперь ногам требовался отдых. Была уже ночь. Звезды заглядывали в окно, и Бонни едва ли сразу сообразила, где она и что с ней. Потом с облегчением поняла, что осталась одна во всей квартире, и навсегда. Пейдж, который за шесть лет жизни надоел ей, как костыль выздоровевшей ноге, уже никогда не будет мозолить ей глаза.

Бонни вышла замуж случайно, завороженная мастерством этого фотографа. Он великолепно снимал обнаженную натуру. За удачей Пейдж мог гоняться месяцами, потом ловил и делал действительно великую вещь. Он получал хорошие деньги и шел в кабак, а потом, как она поняла позднее, — в бордель. Она думала, что как творческая личность он ищет притока свежих ощущений. Бонни терпела, тем более что Питер был очень привязан к отцу. Но в какой-то момент она вдруг заглянула в будущее и, отпустив себе по меньшей мере семь десятков лет, удивилась: а почему она должна все это время нести столь тяжкий крест? Однажды она застала его, когда он беседовал по секс-линии по телефону. Стало быть его не удовлетворяет и эта сторона их совместной жизни. Так зачем они вместе? В конце концов, это ее квартира, у него есть другая, в которой живет его первая жена. Так пусть-ка он займется сам своей недвижимостью!

Бонни вошла в спальню, увидела, что Пейдж вероятно, пришел в себя окончательно. Кровать была накрыта покрывалом, из-под кровати торчали носы ее желтых тапочек с полосатой мордой тигра, которые она зимой привезла себе из Китая. Наверное, ему тоже опротивела эта их жизнь, и Бонни ему была даже благодарна за нынешнюю развязку. Осматриваясь, все ли в порядке, и подсознательно ощущая, что сейчас что-то увидит, она заметила на ковре зеленую десятидолларовую бумажку. Наверное, подружка Пейджа потеряла ее в спешке.

Она взяла ее, усмехнулась, зачем-то посмотрела на свет. Порвать и выбросить? Нет, зачем рвать, и сунула Питеру в копилку, которая стояла на столе в детской, — бокастая бледно-розовая хрюшка. Он копил на развлечения в «Диснейленде», куда она обещала его отвезти. Вот обрадуется!

Питер сейчас был в лагере бойскаутов. Она отправила туда пятилетнего малыша, потому что лагерь устроил мистер Макдональд. Нет, он не имеет никакого отношения к известной фамилии рестораторов. Просто каждую зиму мистер Макдональд собирает деньги у разных фондов для лагеря. Бонни тоже помогала ему собрать кое-какие средства через газеты, для которых работала. И в знак благодарности и к несказанной радости Питера он взял его в свой лагерь.