Кэрри Максуэл - Опали меня любовью

При упоминании о своем погибшем партнере он слегка нахмурился и на какое-то время замолчал.

— В общем-то, Алекс хотел его разрушить, а я собирался перестраивать, поэтому и продал нью-йоркский особняк, выкупил свою часть дома и приступил к делу.

Значит, именно Форрестер сделал дом таким прекрасным? И он же — человек, развращенный настолько, что пытался соблазнить невесту своего друга, а потом…

Она нахмурилась, пытаясь соединить красоту этого дома с чудовищной низостью поступков, описанных в книге Джудит Рентой. Неужели возможно, чтобы один человек вмещал в себя и то, и другое?

Форрестер взял бутылку со стола, находящегося рядом с ним, и потянулся, чтобы наполнить ее бокал. Она смотрела, как темная жидкость поднимается к тонким краям, и неожиданно пожалела, что читала ту книгу, мешавшую ей теперь составить собственное мнение.

Он плеснул большую порцию виски в свой бокал, сделал глоток, затем бросил взгляд туда, где солнце садилось за верхушки красных кленов на холме. Сьюзен вдруг осознала, что ей нравится смотреть на него. Как будто смотришь на фотографию и ждешь, когда она начнет двигаться.

— Прекрасный вид, правда?

— Да, — согласилась она. — Вас никогда не беспокоит одиночество?

— Некоторые люди чувствуют себя одинокими в центре города…

Она слегка вздрогнула — настолько он попал в точку.

— Просто мне больше нравится здешний ландшафт. Кроме того, начиная с февраля здесь бывает очень людно. Приезжают сезонные рабочие, и крики из леса разносятся по всей долине… Все это продолжается несколько месяцев, поэтому, когда все разъезжаются и опять наступает тишина, это уже приятная перемена. Он неожиданно повернул голову и посмотрел на нее. — Где вы живете?

— В маленьком доме на побережье, к северу от Лос-Анджелеса. — Она помолчала и улыбнулась. — В очень маленьком, по сравнению с этим. Но стены, которые смотрят на океан, из стекла, поэтому дом кажется большим.

Почему-то это вызвало у него улыбку.

— Тихий океан, — пробормотал он задумчиво. — Великолепная компенсация за необходимость жить в Лос-Анджелесе.

Она молча кивнула и представила себе вид, открывающийся из ее окон. Они выходили на транспортную развязку пяти автострад, над которыми всегда висел смог, а к горизонту тянулась бесконечная вереница плотно застроенных домов. Но зато другая часть дома смотрела на бесконечные просторы Тихого океана, успокаивая глаз и радуя душу. Это несколько примиряло с той, первой.

— Вы всегда жили на побережье?

— О нет, — ответила она и подумала, что это оказалось не так уж сложно: представить на минуту, что они просто два человека, которые недавно познакомились: два человека, которые абсолютно ничего не знают друг о друге. Именно такой разговор эти люди и вели бы. — Много лет я жила в ужасной комнате над прачечной в доме без лифта.

Она покачала головой, вспоминая борьбу за существование, которую ей пришлось вести в те тяжелые годы, прежде чем ее книги нашли покупателя. Днем она работала внизу в прачечной, стараясь писать по ночам, и сушильные аппараты гнали горячий воздух под ее единственным окном… Она нахмурилась, обрывая эти воспоминания.

— Я стала арендовать дом три года назад, когда продала свой первый сценарий.

— А до прачечной? Где вы жили раньше?

Она помолчала, удивляясь тому, что их невинная болтовня так близко подошла к самой мрачной стороне ее жизни. Неожиданно этот разговор с Шоном Форрестером оказался и слишком легким, и слишком болезненным.

— Дома. С мачехой и сводными сестрами. Он повернулся и взглянул на нее еще раз.

— История Золушки?

— Нет, конечно, — резко ответила она и отвернулась.

Он слегка поднял брови, но ничего не сказал. Какое-то время они сидели молча, наблюдая, как солнце освещает верхушки деревьев вдали.

— Я спросил просто так, — наконец сказал он.

Сьюзен повертела в руках бокал, не зная, что ответить. Он, конечно, спрашивал не из любопытства; просто подобные разговоры самым естественным образом приводили к вопросам о семье. Именно по этой причине она годами избегала их.

Он смотрел на нее, наклонив голову. Прядь черных волос падала ему на лоб.

— Пожалуй, пора ужинать, — сказал он. И она быстро согласилась.

Ужин состоял из мяса, запеченного с рисом, и гарнира из спаржи с укропом.

Они сидели у края стола, за которым поместились бы двадцать человек. Столовая была такой же элегантной, как и все в доме. Шон сам подавал на стол, принося блюда, как она полагала, из кухни. Они ели в глубоком молчании, которое казалось совершенно неестественным. Убрав тарелки, он принес кофе. Сьюзен делала маленькие глотки из почти прозрачной фарфоровой чашечки. Потом откинулась на стуле.

— Обед был восхитительным. Если бы я могла, я сказала бы это вашему повару.

— Он перед вами. — И, увидев ее вопросительный взгляд, Шон улыбнулся. — Мясо тушилось с утра. Все остальное было приготовлено заранее. И благодарю вас за комплимент.

Она задумалась на минуту. Этот человек приготовил ужин и сам подавал его… Наконец она поняла, почему в доме было так тихо.

— Вы отпустили слуг? — спросила она.

Он медленно поднял на нее глаза.

— Во время уборки урожая я держу полный штат прислуги, но все остальное время я наслаждаюсь одиночеством. Я вполне справляюсь на кухне сам, и раз в неделю ко мне приходят убирать дом.

— О!

Он смотрел на нее, откровенно изучая выражение ее лица. В его глазах появился недобрый блеск.

— Вы боитесь оставаться со мной одна? Она отпила воды из тонкого бокала, трогая пальцем глубокую резьбу и выигрывая время для ответа. На самом деле она не боялась оставаться с ним одна, хотя, возможно, и следовало бы.

— Я принимаю ваше молчание за утвердительный ответ, — сухо произнес он, поднимаясь со стула. На его лице застыло непроницаемое выражение. — Поэтому я должен извиниться и оставить вас, если вы не возражаете. У меня еще есть дела, а вы, конечно, хотели бы пораньше лечь спать.

У нее удивленно поднялись брови, но он уже вышел. Какое-то время она сидела и смотрела на дверь, все еще собираясь что-то сказать ему, но никак не могла вспомнить, что именно. Потом наконец встала и пошла наверх, стараясь не думать о предстоящей ночи.

Распаковав багаж, Сьюзен встала под горячий душ, все еще обдумывая ситуацию, возникшую за столом. Ее растерянность оскорбила Шона, или, по крайней мере, он хотел, чтобы она поняла это так. Порядочный человек несомненно оскорбился бы… и, цинично подумала она, человек, пытающийся убедить других в своей порядочности, сделал бы то же самое. Так кто же он на самом деле?

Она хмурилась, пытаясь решить эту головоломку. Затем, вытершись пушистым, нежно пахнущим полотенцем, натянула на себя коротенькую рубашку и упала на кровать, уверенная, что ни за что не уснет в этом доме, по крайней мере до тех пор, пока Дональд благополучно не устроится в соседней комнате. Она очень устала от поездки, и возможно, если чуть-чуть отдохнет, голова прояснится и можно будет решить, что делать дальше. Она просто немного полежит с закрытыми глазами, потом встанет и кое-что запишет.