Мелисса Джеймс - Сад нерастраченной нежности

— Готов разделить с тобой это чувство… — доверительно произнес Джим.

— А другие? Похоже, ты не одобряешь мою реакцию на замечательную новость от моих родителей. Скажи честно, Джим.

— Ты мне не говорила, что намерена требовать у них свою часть бабушкиного наследства.

— Само наследство меня волнует постольку поскольку. Ты же понимаешь, — махнула она рукой. — Не в доме дело…

— Я так и понял… — кивнул он. — Я сказал им это.

— Что именно ты им сказал? — насторожилась Даниэль.

— Сказал, что их дочь заслужила жить собственной судьбой.

— Так и сказал? — растроганно и признательно посмотрела на Джима Даниэль.

— И еще я дал им понять, что они совершенно не знают тебя, а следовало бы, потому что ты замечательная…

Даниэль с замиранием сердца смотрела на Джима, боясь проронить слово.

— Скажешь, я был не прав? — спросил ее Джим.

— Прав… Спасибо тебе за все. Но как ты меня нашел?

— Оказывается, твой папа имеет представление, куда девается его дочь, когда ей становится плохо. Так что, Малышка Дэнни, с твоими родителями не все так беспросветно, — обнадежил ее Джим.

— Теперь мне кажется, что я была к ним несправедлива… все эти годы, — вздохнула Дэнни.

— Теперь мне кажется, что мы с тобой очень похожи, — подытожил Джим.

— Но почему я не могу просто порадоваться за них? Неужели я такая злая? Всю жизнь больше всего на свете я хотела одного — чтобы мои родители наконец поладили и стали жить мирно. Ведь они, в сущности, оба неплохие люди, которые, к сожалению, зациклились на ложных представлениях друг о друге. Так почему мне так грустно, когда это наконец свершилось? — искренне недоумевала Даниэль.

— Потому что ушедшего времени не вернешь. Как не воскресишь обманутые надежды. Теперь ты сама по себе, и они тоже.

— И все же мне трудно поверить, Джим. Неужели такое возможно? Около тридцати лет они терпеть друг друга не могли… Ты веришь в их вновь обретенную любовь? — искренне высказала свои подозрения Дэнни.

— Есть еще симпатия и дружба… Но в их случае скорее всего имеет место сильная привязанность. Тридцать лет нетерпимости научили их тому, что друг без друга им будет еще хуже.

— А разве это не грустно?

— Таков их выбор, Малышка Дэнни. Тебе лишь следует смириться. Теперь им точно некого винить, кроме самих себя, разумеется. И если бы ты меня спросила: как теперь быть, то я сказал бы, что надо это отпраздновать. Открыть бутылку шампанского и выпить за прошедших тернии супругов, лелея надежду, что былых ошибок они уже не повторят.

— Все, как всегда, слишком иллюзорно… В голове не укладывается, что они на это решились, — покачала головой Даниэль.

— Чем ты опять недовольна? Тем, что они больше верят в любовь, чем ты? А вот я, например, им верю. Хоть они и кажутся мне несколько… шалопутными, что ли…

— Шалопутными? Джим, ты настоящий дипломат! Мне их всегда хотелось охарактеризовать другими эпитетами, — рассмеялась Дэнни.

— Представляю… — глубокомысленно улыбнулся Джим.

— Мне очень стыдно. Я всю жизнь осуждала их, вместо того чтобы безоговорочно любить. Обидеться всегда проще, чем постараться понять, — досадуя, произнесла Дэнни.

— Мне нравится твое стремление находить во всем полезное зерно, Дэнни.

— Но? Ты ведь хотел сказать «но»? — предположила девушка.

— Верно, хотел… Трудно объяснить… Сдается мне, что, стремясь понять ситуацию, ты слишком драматизируешь, ошибочно видя в ней печальный итог. Пойми, жизнь всякий день вносит свои коррективы, меняет события и вместе с ними людей. И решение твоих родителей оставаться вместе — лишнее тому подтверждение. И если они после тридцати лет нашли в себе силы пересмотреть многие свои заблуждения, то и тебе, молодой и чуткой, тем более необходимо взглянуть на жизнь другими глазами.

— И как я могу это сделать, Джим? — скептически спросила Дэнни.

— Для начала поверь, что мы — пара. Не задавай вопросов, не требуй гарантий и подтверждений. Просто поверь в это. Прими тот факт, что ты моя, а я твой.

— А тебе самому-то не страшно оттого, что когда-нибудь настанет день и я превращусь в подобие своей вечно недовольной матери? — с сомнением поинтересовалась она.

— А ты переживешь, если я буду похож на мистера Джорджа Моррисона? — обнял ее за плечи Джим.

— В сущности, я люблю своего папу, — призналась Дэнни.

— Тогда через тридцать лет у нас будет шанс на дружную старость. Нам лишь надо не упустить его сейчас. Представь, какая долгая у нас жизнь впереди! — Джим весело смотрел на Дэнни. — При всем моем уважении к твоим родителям ты не Маргарет, а я не Джордж. Мы не лучше и не хуже. Мы просто другие. И в очередной раз я хочу сказать трусишке Дэнни, что я люблю ее такой, какой знаю.

Даниэль Моррисон замерла в его объятьях в необъяснимом оцепенении. Джим тряхнул ее, но это не возымело действия.

— Если ты продолжаешь думать о своих родителях, то я отказываюсь тебя целовать, — строго сообщил он. — Тем более, если ты продолжаешь отождествлять себя со своей мамой. Хоть миссис Маргарет Моррисон и представляется мне весьма миловидной женщиной, но целовать ее у меня нет никакого желания, — тормошил подругу Джим.

— Ты такой смешной, — чуть просветлела девушка.

— Ты тоже забавная, Малышка Дэнни.

И он еще крепче обнял задумчивую Дэнни. Притянул к себе, убрал с девичьего лица шелковистые пряди столь любимых им смоляных волос, ласково заглянул в глаза и припал к ее губам, целуя горячо, захватывающе, неотрывно.

Крепко обхватив ее руками, он прижал девушку к груди, словно уединяясь с ней от всего мира, отрывая ее от пугающих сомнений, загораживая собой ото всех тревог. Своими сильными объятьями и трепетными поцелуями Джим пытался без слов сказать любимой, что, каким бы ни было их прошлое, их будущее зависит только от них. Что они — двое влюбленных в мире, где много моментов глупости и суеты, ошибок и огорчений, но даже самые трагические из них не могут умалить этого мгновения любви, которое принадлежит только им двоим, и никому более…

— Идем, — потянул девушку за руку Джим Хаскелл. — Перестань искать, обо что бы споткнуться. Представь только, как они сейчас счастливы. Ты вернулась из Европы три месяца назад, а они только теперь признались тебе, что живут вместе. Подумай, какой это для них обоих мужественный поступок.

Даниэль поднялась со скамьи, положила руки на грудь Джима, приподнялась на цыпочки и, заглянув ему в глаза, робко спросила:

— Купим по дороге шампанское?

— А как же!

И он повел ее, обняв за талию.

— Скажи мне, чего они от меня хотят, Джим? — задала ему свой самый сокровенный вопрос Даниэль.

Джим остановился и, подумав с минуту, сказал:

— Боюсь ошибиться, но будь я на их месте, то хотел бы от близких людей только одного: чтобы мне не предъявляли счет за прежние огрехи, чтобы воспринимали меня по моим сегодняшним поступкам, чтобы позволили мне становиться лучше. И ты способна дать им это, потому что ты добрая, умная и терпеливая.