Маргарет Мюр - Кошечка и ягуар

— А как же, — усмехнулся этот кулинар-супермен, — секс без порки все равно, что суп без перца.

— Отныне я ем только пресную пищу, — решительно заявила она.

— Посмотрим, — загадочно отозвался ее любимый, невозмутимо переворачивая жаркое.

Тори вздохнула и тоном пониже сообщила:

— Я тебе там вещи постирала, повесила сушиться на веранде. И ботинки тоже.

— Вот спасибо! Ты у меня просто золото, — улыбнулся Алан.

— Ладно, — сказала Тори. — Честно говоря, характер у меня действительно не подарок. Может, и правильно ты меня отлупил. Но только учти: чтобы это было в первый и в последний раз.

Алан рассмеялся:

— Ты так уверена, что мне удалось за один раз исправить твой характер?

Он аккуратно составил с плиты большую глубокую сковородку, на которой скворчало жаркое с овощным рагу. Пахло все это просто восхитительно. Тори постояла, молча наблюдая, как он хлопочет, ловко нарезая хлеб, раскладывая приборы. Потом подошла к нему сзади и крепко обняла за талию.

— Алан, делай что хочешь. Только знай: мне без тебя не жить. Если ты уедешь, я просто умру.

— А я и не сомневаюсь, моя ненаглядная. Ты без меня от голода умрешь. Это я уже слышал. Только я от тебя никогда и ни при каких обстоятельствах не уеду. Тем более что теперь знаю, как справляться с твоим плохим настроением. Вот еще только попробуй на меня надуться.

И он, обернувшись, обнял ее крепко-крепко, нежно поглаживая ладонью пострадавшую попку.

— Алан, — попросила Тори, — я тебя очень прошу, переезжай жить ко мне. Я хочу засыпать с тобой и просыпаться тоже. Иначе я все время буду бояться, что ты куда-нибудь денешься.

— Договорились, малыш. Как только высохнет одежда, отправлюсь за своими вещами, — легко согласился он.

Вечером Алан съездил в коттедж Филипа, забрал все свои вещи и вернулся к Тори. Та ждала его, стоя на веранде, и, не успел он выйти из машины, бросилась ему на шею.

Они решили, что спать будут в разных спальнях, чтобы семейная жизнь не слишком быстро приелась. Вечером чинно пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. Тори закрыла за собой левую дверь, Алан — правую. Если бы двое бездельников поспорили о том, кто из этих двух влюбленных не выдержит первым, то проспорили бы оба. Через десять минут двери одновременно распахнулись, и Алан с Тори бросились друг другу в объятия.

Сначала они пошли в комнату Тори, где, сбросив по дороге одежду, упали на кровать и стали покрывать друг друга поцелуями.

— Алан, — шептала Тори, — ты так прекрасен! Ты — как греческий бог!

— Какого из них ты имеешь в виду? — задыхаясь, уточнил Алан.

— Гермеса, конечно, какие могут быть сомнения: такой же врун, мошенник, по небу летаешь туда-сюда, то ты над пустыней, то над Бермудами...

— А ты — Медуза Горгона! У тебя и локоны, как змеи, и язычок змеиный, и взгляд бывает такой, что того и гляди в камень обратишься.

— Мы друг друга стоим. Где там твой волшебный посох, Гермес, что-то я давно его не видела...

— А ты подавай сюда свой змеиный язычок. Ох, и сладкий у тебя яд, Медуза моя медовая...

— А может, ты Гелиос, солнцеголовый бог? Вон как волосы у тебя пылают, и поцелуи — как солнечные ожоги.

— Глупая, где ж ты Гелиоса видела ночью. Гелиос днем только показывается.

— Сам глупый. Днем он на небе показывается, рыжими волосами перед девушками красуется. А ночью занимается любовью со своей единственной...

— Единственная моя, красавица, ни одной богине с тобой не сравниться... Глаза твои — как синие проталины в грозовом небе, соски — как красные угольки в ночи. Темно, а я всю тебя вижу: ноги и руки твои, как лунные лучи, а роза твоя упала прямо с планеты Венеры. Ты как раз мимо пробегала, она тебе и досталась. Ни у кого больше такой нет. А внутри у нее — жемчужинка...

— Целуй меня, мой сладкий, целуй сильнее, жарче. Ты только подумай: двадцать пять лет я без твоих поцелуев на свете прожила! Ох, бедная я, бедная...

— Давай, я тебя пожалею, приласкаю, поглажу... И здесь, и здесь, и вот здесь...

— Ох, я не могу больше! Войди в меня, любимый, глубже, глубже... Еще, еще, умоляю... Люблю тебя...

— Люблю тебя...

Потом они немного подремали. Но желание преследовало их даже во сне. И, одновременно проснувшись, они решили пойти в комнату Алана. Кто знает, может, это комната Тори действует на них так возбуждающе, не дает им спать?

Они улеглись на широкую прохладную постель и отвернулись друг от друга.

— Спокойной ночи, Алан.

— Спокойной ночи, Тори.

Но эта неугомонная кошка начала возиться, устраиваясь поудобнее. И надо же ей было коснуться Алана своей круглой попкой.

— Я тебе покажу, как толкаться, — ужасно разозлился Алан.

— Ой, только не шлепай меня, — взмолилась Тори. — Я больше не буду.

— Зачем шлепать, — успокоил ее Алан. — Я тебя просто привяжу к кровати, чтобы ты не возилась и не мешала трудовым людям спать.

Он взял пояса от их халатов, и несмотря на возмущение Тори, привязал ее руки к спинке старинной кровати.

— Так, — удовлетворенно сказал он, — маленькая пантера обезврежена. Можно не бояться ее когтей.

И он улегся, отвернувшись от Тори, поливающей его самыми изобретательными ругательствами, какие только могла придумать.

— Что-то не спится, — задумчиво заявил этот негодяй, будто вопли его подружки были всего лишь кошачьим мяуканьем.

Он сел на кровати, взъерошил волосы и будто случайно взглянул на привязанную Тори.

— О, — обрадовался он, — я же могу бессовестно воспользоваться беспомощностью этой кроткой малышки.

И он ею воспользовался так, что вскоре крики Тори приняли совсем другой характер. После чего он отвязал бедные ручки, покрыл их поцелуями и сделал массаж. И не только ручкам. Массаж закончился новым слиянием этих двух ненасытных тел. А после они наконец заснули, так и не разжав объятий.

Утром Тори разбудил звонок в дверь. Она накинула халат, недоумевая, кто бы это мог быть. Тихонько поцеловала спящего Алана, немного подумала, не разбудить ли его. Но он спал так сладко! Засмотревшись на любимого, Тори совершенно забыла о том, что надо открыть дверь. Какое счастье вот так проснуться, а рядом — он. И больше никогда никакого одиночества... Новый звонок вывел ее из задумчивости, и она поспешно сбежала вниз.

Неожиданным посетителем оказался Джереми Грейхем, ее ненаглядный папочка. Тори повисла у него на шее, смеясь и плача. Только сейчас она поняла, как по нему соскучилась. А он, красивый, респектабельный, как обычно невозмутимый, похлопывал ее по спине широкой ладонью и приговаривал:

— Ну-ну, Кошечка, успокойся. Все хорошо, малыш.

Наконец Тори оторвалась от отца и повела его в дом, таща за руку, как в детстве. Ей непременно хотелось все сразу ему показать: гостиную с картинами на стенах, мастерскую, свои пустынные работы, а главное — портрет дяди Джеймса, который она только что закончила.