Карла Неггерс - Опьяненные зноем

— Откуда я знаю… Может, он хочет меня украсть.

— Если бы он охотился за деньгами, он бы украл твою машину, а не разбивал ее. Это было предупреждение.

— Предупреждение о чем? Тебе не кажется, что предупреждение должно быть понятным?

— Тогда месть?

— Появившись в Нашвилле, я не обидел никого, кроме тебя, Шарлотта.

— Наверное, все-таки кто-то не хочет, чтобы ты купил "Телеграмму".

— В таком случае, этот человек должен всего лишь назначить большую цену.

— Ха! Ты мигом переплюнешь любого. Ты больше всего на свете хочешь иметь эту газету!

— Уже нет, — сказал Дункан, и глаза его стали озорными.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне сейчас совершенно наплевать на газету. Может, ты наконец перестанешь играть в Ниро Вольфа? У меня уже трещит голова, и больше всего я бы хотел сейчас принять горячий душ…

— Здесь нет ни одного душа, только старинные ванны.

Дункан допил виски, поставил стакан и погладил ее по руке.

— Может, я все-таки смог бы договориться с Тельмой? — сказал он. — Поможешь?

Ванна была глубокая, но короткая, и Дункану пришлось поджать ноги. Он казался невероятно мужественным в этом тесном, обставленном в дамском вкусе помещении. Здесь Шарлотта успела устроить все по-своему: разложила губки, расставила корзиночки с душистым мылом, привесила на умывальник оборочку, а на пол положила розовый коврик. И вот теперь Дункан втиснулся в ее ванну.

— Что это ты подливаешь мне в ванну? — с подозрением спросил он.

— Ароматическое масло, смягчающее воду.

— А я не буду после этого пахнуть, как салат?

Шарлотта обернулась полотенцем, и Дункан, схватив его за уголок, потянул ее к себе.

— Иди ко мне, — вкрадчиво сказал он.

— Я не влезу.

Не отпуская полотенца, он еще больше поджал ноги и сел прямо.

— Место найдется.

— Мне придется прижаться к крану.

— Не обязательно. Прижмешься к чему-нибудь другому.

Сделав вид, что ничего не понимает, Шарлотта невинно спросила:

— К чему?

— К тому, к чему твое сердечко пожелает…

Дункан неожиданно схватил ее под коленки, и Шарлотта чуть не потеряла равновесие. Полотенце соскользнуло на пол, Дункан, подхватив ее на руки, опустил в теплую, душистую воду. Он посадил ее к себе на колени, но лопатками она упиралась в холодную заднюю стенку ванны, а ее ноги перевесились через борт.

— Мне холодно, — сказала она.

Дункан схватил губку и начал выжимать теплую воду ей на плечи, поддерживая ее другой рукой за спину. Он поцеловал ее, и оба они ощутили уже знакомый голод, заставивший их дыхание участиться.

— Дорогая, — прошептал Дункан, кладя руку ей на бедро, — боюсь, для того, чем я бы хотел побыстрее заняться, тут тесновато.

— К тому же я не уверена, что ванна от этого не развалится, — застенчиво сказала Шарлотта, — и Тельме это будет сложно объяснить.

— Да, боюсь, она не поймет.

Вылезая из ванны, они старались не касаться друг друга, чтобы не заняться любовью прямо на розовом коврике…

Когда они упали на кровать, и Дункан стал ласкать ее, шепча нежные слова, Шарлотте вдруг показалось, что она — корабль, пустившийся в опасное плавание… Но она больше не ощущала ни опасности, ни страха. Она знала, что, когда буря пронесется, останется покой и чудо их любви.

— Дункан, — прошептала она, — мой Дункан…

— Шарлотта! Иди сюда!

Крик Дункана разбудил Шарлотту, и, повернувшись на спину, она сладко зевнула. Заснули они ближе к рассвету, и теперь ей совсем не хотелось вставать.

— Шарлотта!

Приоткрыв один глаз, она посмотрела на будильник: большая стрелка показывала единицу, а маленькая — восемь. Застонав, она спрятала голову под подушку. По звуку, донесшемуся из кухни, она поняла, что Дункан поставил кофейник на плиту. Она столько раз делала это сама, что ошибиться было невозможно. Шарлотта насторожилась — то, что она услышала, больше всего напоминало рычанье медведя, вылезшего из берлоги после зимней спячки. Опять эти животные! Она мигом вспомнила вчерашний вечер.

— Ящер! — взвизгнула она, спрыгивая с постели. — Гну! — накинув красный халат, Шарлотта схватила фехтовальную рапиру и крикнула: — Бегу, Дункан!

Представив себе, что Дункан снова дерется с негодяями, которые уже доставили ему уйму неприятностей, она ринулась в кухню.

Дункан и не думал драться. Он прохаживался возле плиты с раскрытой "Телеграммой" в руках. Он был в брюках, рубашке навыпуск, но босиком.

— Доброе утро, — сказала Шарлотта.

Дункан посмотрел на рапиру.

— Насколько я понимаю, ты не любишь, когда тебя утром поднимают с постели, — врастяжку сказал он, — но, дорогая, не стоит же из-за этого драться.

— Ты так зарычал, что я подумала, на тебя опять напали.

— Шарлотта, на помощь! — Дункан улыбнулся и сложил газету. — Какая же ты трусиха, любовь моя!

— Моя мама всегда говорит, что в жизни то и дело приходится рисковать, но жизнь с тобой, Дункан Толливер, — сплошной риск.

— Но ведь благодаря этому мы вместе, не так ли?

— А разве у меня есть выбор?

— Я могу быть и ужасно скучным…

— У нас с тобой совершенно разные представления о скуке. Вот ты наверняка думаешь, что я вела здесь очень скучную жизнь.

— Не думаю.

Шарлотта засунула руки в карманы халата, только сейчас замечая, что он распахнут до самого низа.

— Я имею в виду, до встречи с Дунканом Толливером. Кстати, моя жизнь была очень содержательной.

— Я не собираюсь судить о том, какая у тебя была жизнь без меня. Ты — это ты, Шарлотта, и меня это устраивает. Я же не стану тебя переделывать. А как, по-твоему: у меня была скучная жизнь?

— Нет.

— Вот и хорошо. — Он пожал плечами. — Хотя вообще-то у меня было не так уж много приключений.

— Ха-ха!

Дункан нахмурился и протянул ей газету.

— Лучше сядь, женщина, и объясни, о чем тут пишет Питер Барнаби. Тебе это должно быть известно.

Сердитый тон Дункана нисколько не испугал Шарлотту. Он всегда говорил обо всем прямо и честно.

— Я ничего не рассказала Питеру Барнаби, — сказала она.

— Почему же он на тебя ссылается?

— Может, он и записал что-то с моих слов, но очень немного. Он что, все тебе припомнил?

— В том-то и дело. — Дункан взял две фарфоровые чашки без блюдечек и налил в них кофе. Порывшись в шкафу, он нашел оставшиеся со вчерашнего дня пирожные и положил их на серебряный поднос. — Негодяй, как всегда остроумен и точен, — заметил он.

— Он сказал, что просто-напросто делает свою работу.

— А-га! Значит, ты знала. Тогда почему же не предупредила меня? Я бы съездил в "Телеграмму", предложил им на два-три миллиона больше, чем стоит эта дурацкая газета, и уволил бы Барнаби.

— Ты бы этого не сделал.

— Ты плохо меня знаешь, женщина.

— Первое, что ты сделаешь, став хозяином "Телеграммы", — повысишь Барнаби в должности.