Маргарет Уэй - Страсти в старинном поместье. Книга первая

Прямее спину, Бронте. Смотри прямо на него. Мужчины чувствуют, когда перед ними прирожденная жертва. Этому тебя научила жизнь с твоим чудовищем отчимом.

Водитель вышел из машины; Бронте смотрела на него, как на изготовившегося к прыжку тигра.

Лет двадцать восемь, может быть, тридцать. Высокий, не меньше шести футов двух дюймов. Плечи широкие. Стройный. Вне всяких сомнений, превосходная фигура. Мог бы быть тренером по фитнесу. На нем костюм, который могла бы надеть сама Бронте. Защитного цвета френч. Охотник на крокодилов? Даже издалека она увидела, какие у него зеленые, зеленые глаза, смуглая золотистая кожа. Похоже, этот парень способен постоять за себя всегда, при любых обстоятельствах. Решительный, агрессивно мужественный. Принадлежит к тому типу, который считает мужское господство естественным порядком вещей. Наверное, он способен сломать ее руку при пожатии.

А еще он дьявольски красив. Пот, заливший глаза, не ослепил Бронте, и она могла в упор смотреть на этого человека. Прямой нос, высокие скулы, красивый изгиб губ, челюсть, говорящая о решимости. Будь она более впечатлительной, то лишилась бы чувств. Каждый нерв словно посылал ей предупреждение. Бронте стояла прямо, как железный шомпол, хотя ее спина уже была готова переломиться от напряжения. Она исполнилась решимости до конца отстаивать свое неприятие мужского господства. В этом заключалась одна из причин ее разрыва с Натом, который в глубине души был мягок как воск.

— Приветствую вас!

Улыбка Человека Действия была такой теплой и приветливой, что Бронте была вынуждена отступить. Эта улыбка осветила его лицо.

Бронте смотрела на него, не веря своим глазам. И ничего не отвечала. Хмурясь, она ждала, что он подойдет к ней и выскажет, что у него на уме.

— Стивен Рэндолф. Я друг вашей двоюродной бабки.

Представляясь, он фотографировал взглядом каждую черточку ее разгоряченного лица. Ее кожу обожгли искорки, заплясавшие в его глазах.

Но вот Бронте вновь обрела почву под ногами. Рост — один из даров матери-природы. Что ж, голос этого человека как будто свидетельствует в его пользу. Он негромкий. Точнее, мягкий и глубокий. Многих женщин такой голос зажег бы. А еще ее поразило, что в этом голосе слышалась некая особая уверенность. В нем не было нахальства, а скорее аристократическая лень. Нет никаких сомнений, что он вполне доволен собой и своим положением.

— Я знаю имена друзей своей тетки, — произнесла Бронте настолько холодно, насколько позволял тропический зной. — Но я никогда не слышала о Стивене Рэндолфе.

— Возможно, Гилли задумала преподнести вам сюрприз.

Мужчина улыбнулся так, как будто его развлекала ее враждебность. Ослепительно белые зубы. Статный, сильный. Ради чего он заставляет ее так злиться? Он старается говорить любезно, в то время как она щетинится, будто дикобраз.

— Вы — Бронте, насколько я понимаю.

Это было утверждение, а не вопрос.

— Поздравляю вас.

Что же за мерзкая манера, которая досталась ей от отчима! Досадно-то как!

Очередная улыбка. Изгиб губ.

— У Гилли по всему дому ваши фотографии. И я как-то увидел вас по телевизору. И вы были замечательны. Эти кадры разбили мне сердце.

Бронте моргнула.

— Можно оставить в стороне мое прошлое?

— Конечно. Можно только вам сказать, что с вами обошлись непозволительно? Надо полагать, вашу несостоявшуюся помолвку вы тоже не захотите обсуждать?

Бронте прикрыла ладонью глаза. У нее заныла шея из-за того, что ей приходилось смотреть на этого человека снизу вверх, помехой чему был ее небольшой рост.

— Вы намеренно стараетесь быть грубым или это у вас получается само собой?

Похоже, он удивился.

— Мне казалось, решать следует вам. Я сказал что-нибудь неподходящее? Если так, то прошу прощения.

— Вам вовсе не за что извиняться, — выпалила Бронте.

— Ну что вы. Я не испытываю сочувствия к Сондерсу, хотя вы были бы ему прекрасной женой.

Бронте едва не поперхнулась.

— Ах, вот как? Откуда вы можете знать?

— Я знаю эту семью. Вы не захотели бы войти в нее.

Бронте метнула на него яростный взгляд.

— Спасибо за указание, но вы несколько опоздали. Как бы то ни было, я бы не советовала вам терять время. Гилли нет дома.

— Я знаю, она уехала к окулисту. Я привез ей ее вещи. Они у меня в машине. Похоже, вам жарко. Тогда не стоит оставаться на солнце. И почему вы идете пешком? Да еще на высоких каблуках!

Тут он прикусил язык.

— Люблю физические нагрузки, — бросила Бронте.

Молодой человек вдруг помрачнел.

— Может быть, водитель такси высадил вас посреди дороги? Кто он? Опишите его.

— И вы сделаете из него отбивную? — поинтересовалась Бронте, почти не шутя.

— С чего вы так ставите вопрос? Я в состоянии выразить свои мысли, не прибегая к насилию. Пожалуйста, садитесь в машину. Я подвезу вас к дому. Позвольте взять ваши вещи.

Ей хотелось бы отвернуться от него, но, увы, она была не в силах этого сделать. Все равно он не обратил бы внимания на ее реакцию. Он уже подхватил ее чемодан и бросил на заднее сиденье с такой легкостью, как если бы это был бумажный пакет.

— Садитесь же, — проговорил он. — Если вы еще постоите на солнцепеке, то сгорите.

— Не сгорю, — возразила Бронте, садясь в автомобиль. Водитель свернул на подъездную дорогу. — У меня оливковая кожа. Я прожила в этой местности много лет.

— Знаю. — Он улыбнулся. — Бронте в седле. Бронте кормит щенка, лишившегося матери. Бронте с винтовкой — на всякий случай. Вам, наверное, было лет десять? — Он взглянул на нее не то весело, не то недоверчиво. — Бронте в джунглях, посреди папоротников. Бронте здесь в тот вечер, когда ей полагается произносить речь по случаю получения премии.

— С чего вам вздумалось рассматривать мои старые фотографии?

Кондиционер в машине принес ей блаженство. Она прикрыла глаза и опустила голову.

— Послушайте, да они же чудесные!

Он позволил себе окинуть ее долгим взглядом. Во плоти она еще красивее, еще чувственнее, чем на телеэкране. А эти глаза! Какого же они цвета? Сиреневые, как священный лотос? Как те вьюнки у подхода к «Гнезду иволги»?

— Гилли обожает вас, — добавил он.

— Я обожаю Гилли, — раздраженно бросила она, как будто он усомнился в ее чувствах. — Если бы не она, я не пережила бы всего этого.

И тут же Бронте пожалела о своей откровенности.

— Должно быть, печально это признавать.

Голос мужчины не выражал ничего, кроме сочувствия и заботы. А в этом она не нуждалась.

— Сожалею, что упомянула об этом.

— А что вам во мне не нравится? — осведомился он таким тоном, как будто желал проникнуть в самые глубинные причины ее неприязни.

Этот нахал еще смеет дразнить ее!

— У меня не составилось о вас никакого мнения, — солгала она.