Джун Девито - Поездом до рассвета

Вдребезги разбитый графин увенчал и без того не самый счастливый вечер Брэда Уитона. Вначале он посмотрел на осколки хрусталя, усыпавшие бордовый ковер, затем перевел измученный взгляд на жену. Пэм со своими кошачьими стрелками, сделанными угольно-черной подводкой, напоминала разъяренную тигрицу. Сейчас она кому угодно могла показаться красавицей, но только не Брэду, смертельно уставшему от ее воистину хищнических замашек.

— Может, хватит, Пэм? — сквозь зубы процедил Брэд, из последних сил пытавшийся сохранить остатки спокойствия, таявшего с каждой минутой, как мороженое, которое забыли убрать в морозильную камеру.

Кошачьи глаза Памелы Уитон стали еще уже. Брэду даже начало казаться, что Пэм вот-вот выпустит свои кроваво-красные коготки, изогнется, прыгнет и… вцепится ему в глотку.

— Хватит?! — прошипела Пэм и сверкнула своими гневными хризолитовыми очами. — Это ты мне говоришь — хватит?!

— Нет, это я тебя прошу: хватит. Хватит истерик, Пэм, давай поговорим спокойно.

— К черту спокойствие! — Пэм подобралась, сжала ярко подведенные губы и повернулась к Брэду спиной, мерцающей от какого-то новомодного лосьона, которым она взяла привычку мазаться в последнее время.

Брэд решил воспользоваться временной перекидкой, чтобы собрать осколки разбитого графина. Пэм убежала в комнату, и ему осталось только надеяться, что через полчаса после этой вспышки ярости с ней можно будет спокойно поговорить.

Однако спустя полчаса его благоверная вышла из спальни с двумя собранными чемоданами. Брэд, к тому времени решивший снять стресс стаканчиком-другим бренди, чуть не поперхнулся, увидев супругу в песцовой шубке, наброшенной поверх вечернего платья.

— Пэм, ты спятила?! — обретя дар речи, поинтересовался он у жены. — Куда ты собралась?

— Я уезжаю, — скрипучим, как мороз, голосом ответила Памела Уитон. — Думаю, ты сообразишь, как скрасить одиночество. Я так и знала, что этим все кончится.

Брэд не успел и рта раскрыть, как цоканье жениных каблучков перенеслось из номера в холл. Опомнившись, он вскочил и бросился вслед за своей безрассудной, истеричной, нелогичной… но все-таки второй половиной.

— Лео, дорогой, — мягко, как ребенку, прощебетала Кристин. — Может, ты, наконец, откроешь дверь?

Ответом ей был хлопок дверцы шкафа, звук падающих предметов и несколько тихих ругательств, которыми «дорогой Лео» выразил сожаление по поводу своей неловкости. Кристин без особого энтузиазма подергала ручку двери.

— Ле-е-о, — протянула она. — Ты ведь знаешь, мне совсем не так хотелось проститься.

В ответ донесся звук брошенной на кровать дорожной сумки.

— Ты собираешься? — поинтересовалась Кристин, притулившись головой к дверному косяку. — Может быть, поедем вместе? И вообще, я не понимаю, зачем нам расставаться. Брак вовсе не повод рвать отношения.

— Ну, ты и дура! — донеслось до нее нечто среднее между рыком и криком.

Кристин окончательно потеряла терпение и, что было сил пнула по двери острым носком своего лакированного сапога. С дверью, разумеется, ничего не случилось, с Лео тоже, зато Кристин испытала довольно сильную боль, усугубившуюся расстройством: на носке дорогого сапога треснул лак.

— Сам ты идиот! — в сердцах крикнула она. — Чертов эгоист! Я хотела проститься по-человечески! Нет, я вообще не хотела прощаться! А ты все испортил! Как всегда, испортил, дубина! Ты ведь только о себе думаешь! Тебе ведь наплевать, буду я счастлива или нет!

За этой тирадой последовало еще одно крепкое выражение, слишком крепкое, чтобы повторять его вслед за Кристин, а сама Кристин, разъяренная и оскорбленная в лучших чувствах, подхватила чемодан и, хлопнув дверью так, чтобы не остаться в долгу перед Лео, подхватив сумку на колесиках, выскочила из номера.

В холле Кристин попыталась вытянуть из администратора хотя бы одного свободного таксиста, но выяснилось, что все представители этой благородной профессии застряли в снежных заносах.

— В каких еще заносах?! — Кристин смерила молодого администратора взглядом, требующим немедленного и безотлагательного ответа.

Молодой человек стушевался под взглядом этой красивой и сердитой девицы, закутанной в белоснежную шубку с черными пятнами — предел мечтаний Стервеллы Девиль из «Ста одного далматинца», — и с трудом собрался, чтобы ответить:

— Все дороги занесены снегом. Разве вы не слышали? По радио даже предупреждение объявили.

— Только и делала, что слушала радио, — раздраженно бросила Кристин. — И на чем теперь мне ехать в аэропорт, хотелось бы знать?

Но Кристин повезло. Пока раскрасневшийся администратор обзванивал все возможные службы такси в маленьком городке Лайтшроубсе, какой-то элегантный молодой человек, случайно подслушавший разговор между работником гостиницы и красивой молодой девушкой, весьма любезно предложил Кристин свои услуги в качестве водителя.

— Я взял машину напрокат, чтобы не зависеть от таксистов, — объяснил он Кристин. — И, как видите, оказался прав.

Садясь в машину к незнакомцу, Кристин бросила прощальный взгляд в окошко номера, где Лео все еще собирал свои нехитрые пожитки. Сердце ее сжалось от боли, которую она вовсе не собиралась испытывать, приехав сюда с Лео.

Ну и черт с тобой, Лео! Черт с тобой, если ты так ничего и не понял…

— Можно ли верить синоптикам? Этот вопрос сегодня больше всего волнует жителей и гостей городка Лайтшроубса. Еще вчера эти чудо предсказатели обещали нам солнце, погожий зимний денек без всяких сюрпризов, а сегодня Лайтшроубс представляет собой огромное мороженое, густо посыпанное кокосовой стружкой. Это похоже на последний день в Помпеях с той лишь разницей, что Помпеи засыпало пеплом, а наш Лайтшроубс накрывается толстым одеялом снега…

— Как можно слушать эту чушь?!

Элисон Хадсон выключила радио и, прикрыв заплаканное лицо ладонями, снова зарыдала.

— Это когда-нибудь кончится? — снова раздался за ее спиной суровый мужской голос.

— Нельзя же быть таким жестоким… — сквозь слезы прошелестела Элисон. — Неужели тебе плевать на мою боль?

— Какую еще боль, Элисон? — усмехнулся мужчина. — Прекрати хныкать, ты же знаешь, что это меня бесит.

— Не понимаю, как могут бесить чувства любящей женщины, — всхлипнула Элисон, все еще пряча лицо в ладонях. — Не понимаю, как можно быть таким черствым.

Вместо того, чтобы разжалобиться, мужчина стукнул кулаком по столу. Худенькие плечи Элисон вздрогнули.

— Да, что ты заладила одно и то же?! «Не понимаю», «чувства», «жестокий», «черствый»! Прямо, как в дешевой мелодраме! Не выношу мелодрам!

— Это ты заладил! — Элисон открыла покрасневшее лицо и уставилась на мужчину немигающим, стеклянным от слез взглядом. — «Не выношу», «бесит»! Есть хотя бы одна вещь, которая тебя не бесит?! Есть хоть что-то, чего ты хочешь?! Хочешь по-настоящему?!