Глория Даймонд - Хозяйка сердца

— Буревестник?.. — Одри внезапно почувствовала слабость в ногах и опустилась на ближайший пуфик, не выпуская из рук камеры. Увидев в зеркале свое отражение, она заметила, что чуть побледнела.

Следовало отдать Джону должное: он знал, как заинтересовать слушателя. Голос его был спокоен, и отсутствие чрезмерной трагичности делало повествование весьма правдоподобным. Одри даже показалось, что буревестник маячит перед глазами…

— Совершенно верно. Я вижу, вам что-то об том известно?

— Нет, что вы, откуда? Просто я видела этих птиц на пляже, вот и решила… — соврала она, не собираясь признаваться, что буревестник много лет является ей во снах. — Говорят, что эта птица предвещает опасность. По- моему, это предрассудки и чушь собачья.

— Как знать, как знать… — загадочно протянул Джон.

Одри стала возиться с диафрагмой, хотя понятия не имела, какую поставить. В конце концов сделала наудачу несколько кадров.

— Ну и… кто же плачет здесь по ночам?

— Кое-кто считает, что звуки напоминают те, что издают птицы. — Голос Джона по-прежнему был спокойным и ровным. — Другие утверждают, что плачет ребенок.

— Но вы этим сказкам не верите, — подытожила Одри и вынула отснятую кассету. Кажется, еще одна пошла в отсев. Эрскин за такую работу по головке не погладит. — Что же, по-вашему, на самом деле является источником таинственных звуков? Ветер, гуляющий в каминной трубе? Или плохо смазанные петли ставен?

— Нет. — Джон отошел от окна, и Одри увидела мягкое выражение его лица, словно рассказанная история умиляла этого человека. — Я думаю, что все мы в какой-то мере заброшены и забыты, отданы в руки судьбы. — Он неторопливо ходил по комнате, постепенно приближаясь к пуфику, на котором сидела Одри. — Я думаю, что у птиц тоже есть генетическая память, и потомки того буревестника прилетают утешить несуществующую малышку. Хочется, знаете ли, верить, что есть некое волшебное существо, которое наблюдает за нами, оберегает от зла и утешает, когда мы плачем.

Одри сглотнула комок в горле.

— Иными словами, кое у кого в отеле чрезмерно богатое воображение.

Джон остановился у туалетного столика и, не скрывая разочарования ее словами, обронил:

— Что ж, если хотите, можно считать и так.

— Грустно все это… — Одри вдруг подумала, что с мистики можно плавно перевести разговор на смерть Эстер. — Действительно интересная история. — Она волновалась и, чтобы чем-то занять руки, стала вывинчивать объектив и менять его на другой. — Но, полагаю, в биографии старых гостиниц всегда масса жутковатых историй. Вы меня почти убедили, что буревестник — символ беды.

— Беды? — задумался Джон. — А мне кажется, что эта птица символизирует силу духа, умение противостоять невзгодам и в конечном счете побеждать.

Хм, уж не подсмеивается ли он надо мной? Одри решила продолжать разговор, несмотря ни на что.

— Хорошо, не будем спорить. А нет ли у вас в запасе еще каких-нибудь историй? Ну например, про партию в карты, которая на рассвете завершилась выстрелом неудачника в висок, или о любовниках, бросившихся в пучину океана…

Господи, подумала Одри, неужели, решившись на откровенные намеки, можно что-то разузнать о смерти Эстер? Наверняка Олтманы держат эту тайну за семью печатями. Неужели я в самом деле надеюсь, что однажды вечером за общим обедом кто-нибудь из мужчин бросит: «Кстати, помните ту девушку, с которой десять лет назад я ночью купался голышом? Ту, что утонула?»

Во всяком случае, не следует быть слишком щепетильной. Надо добиваться своего, незаметно, но настойчиво подводить собеседников к интересующей меня теме. Вдруг кто-то потеряет осторожность и наконец обмолвится о том, что произошло в роковую ночь много лет назад.

— В общем-то, конечно, в отелях всякое бывает. — Похоже, вскользь брошенная фраза об океанской пучине не вызвала у Джона никаких ассоциаций. Со сноровкой опытного ассистента он принялся помогать Одри складывать аппаратуру в кофр. — Вот, например, в конце тридцатых годов некий вышедший в тираж голливудский актер захотел с горя свести счеты с жизнью и попытался повеситься на банановом… кхм… дереве. Но он был насквозь пропитан алкоголем и отключился, так и не поняв, что банан, хоть и достигает восьми метров в высоту, но все же не дерево, а травянистое растение.

Неужели это все? Брошенный ребенок и спившаяся кинозвезда… Не много же мне удалось узнать, с досадой думала Одри, разглядывая на запястье Джона знакомую татуировку. А как насчет Эстер? Она с трудом удержала готовый сорваться с языка вопрос. Как насчет красивой золотоволосой восемнадцатилетней девушки, которая остановилась в «Буревестнике», отправилась с поклонником ночью на пляж и не вернулась?

Неужели владельцы отеля забыли эту историю?

Нет… невозможно. Никто не в силах забыть свою жертву. Десять лет, конечно, большой срок, но и его недостаточно, чтобы чувство вины перестало терзать нечистую совесть. А вдруг именно поэтому Джон охотно читает лекции по ботанике и не хочет говорить об утопленниках?

Одри мысленно поставила знак вопроса рядом с именем Джона Олтмана и с неожиданным удивлением поймала себя на том, как неохотно это сделала…

Около двух часов пополудни они сделали перерыв на ланч. Ресторан отеля имел два зала, одним из которых была веранда, выходящая прямо на океанский пляж. Поскольку среди постояльцев желающих находиться в хорошую погоду в помещении не нашлось, все места на веранде оказались занятыми. Джона это не смутило. Он сделал официанту какой-то знак, и тут же два боя притащили откуда-то столик и пару стульев, которые установили под полосатым зонтом-тентом на площадке у веранды.

Одри пришла в ужас. Буквально все посетители ресторана с нескрываемым любопытством наблюдали за этой суетой. Скатерть и салфетки, посуда и приборы, а также веточка желтого гибискуса в пузатой вазочке — все незамедлительно появилось на их с Джоном столике.

— Ради Бога, Джон, — в смущении воскликнула Одри. — Я с удовольствием поела бы и в самом ресторане. Даже в своем номере! — Она пыталась не думать о десятках глаз, которые жадно наблюдали за ними. — Нет абсолютно никакой необходимости…

— Еще как есть, — услышала она безапелляционный ответ. — Прошу садиться. Здесь будет очень приятно.

Приятно? Они будут чувствовать себя как на сцене. Одри сомневалась, что кусок полезет ей в горло, когда на нее все глазеют.

— Но мы слишком бросаемся в глаза. — Она понизила голос до шепота. — Всей этой публике.

— А что вам до зевак? — Оглянувшись, Джон кивнул нескольким знакомым. — При желании они тоже могли бы подтащить свои столики к воде. На пляже места хватает. — Нагнувшись, он небрежным движением скинул обувь. — Советую вам последовать моему примеру и снять босоножки, иначе их может замочить набежавшей волной.