Джейн Донелли - В плену грез

— Вот где хранятся несметные богатства, — обратилась она к Каффе, который в настоящий момент стоял у основания лестницы, навострив уши и следя за каждым ее движением. Она спустилась вниз, собираясь красить стены. Этой банки должно хватить для жилой комнаты, а может, и для крошечной кухоньки. Вернувшись, Адам не узнает своего дома.

Либби занималась этим с огромным удовольствием. Она соскоблила отставшую штукатурку, заштукатурила щели в стенах и затем принялась за покраску, время от времени отступая на шаг, чтобы полюбоваться, как все преображается. Это было нечто. Удивительно, чего можно добиться одним мазком краски.

В то время как Каффа в ажиотаже гонялся по лесу, то и дело возвращаясь к домику, Либби неистово работала кистью, под конец добавив немного воды в краску, чтобы хватило докрасить все стены. И это ей удалось, причем в банке к концу работы не осталось ни капли краски, а на стенах — ни одного не покрытого краской места.

Она наслаждалась результатом своих трудов. Ей хотелось, чтобы Адам пришел как можно скорее, чтобы она могла показать ему все это. За отсутствием Адама она притащила сюда Каффу, чтобы он выразил свой восторг.

— Разве это не восхитительно? — спрашивала она у собаки. — Завтра принесу еще пару ковриков, а сейчас давай разведем огонь и приготовим чего-нибудь поесть.

В камине все было готово для растопки: сухой папоротник орляк, сучья и поленья лежали рядом. Когда она поднесла спичку к папоротнику, он вспыхнул, как порох, к ее большому удовольствию, а Каффа при этом смотрел на огонь как завороженный, с некоторой подозрительностью.

Накрыть на стол не составило большого труда, так как не приходилось выбирать как среди приборов, так и среди посуды. Она положила в кастрюлю тушеное мясо с овощами, которое принесла с собой, и поставила ее на огонь. Втайне надеялась, что Адам не задержится на работе слишком долго, а после работы не пойдет еще куда-нибудь, так как ей самой нужно было вернуться домой вовремя — к приходу дяди Грэя и до начала ужина.

На кухне была керосиновая лампа — примитивная, чисто утилитарного типа. Когда на улице становилось темно, она, видимо, давала достаточно света даже для чтения, и Либби хотелось, чтобы поскорее стемнело, так как ей не терпелось поставить лампу на подоконник, чтобы ее свет был виден издалека, при выходе на вырубку.

Либби поднесла лампу к окну и поставила ее на подоконник, не зажигая. И вдруг увидела Адама, входившего на вырубку. Она позвала Каффу и распахнула дверь настежь. Затем они оба бросились к нему навстречу.

Он улыбнулся, увидев их, и Либби схватила протянутую ей руку, в то время как Каффа прыгал вокруг них как сумасшедший от радости.

— Я так рада, что вы пришли! — воскликнула она. — Я боялась, что мне придется уйти, не дождавшись вас, а мне так хотелось быть рядом с вами, когда вы увидите, что я сделала.

— Что бы это ни было, — заметил Адам, — но это, похоже, заставило ваши волосы поседеть.

— О, это накапало с кисти. Просто иногда водоэмульсионная краска стекала с кисти и капала вниз. Идемте, посмотрите! — Дверь была распахнута. Она подтолкнула его вперед. — Вам нравится? Все выглядит гораздо лучше, не правда ли? — Действительно, в комнатах стало светлее и наряднее. Они стали меньше походить на сарай и больше напоминать настоящее жилье.

— Просто фантастика! — воскликнул он. Он смеялся над ней, но она не обращала на это никакого внимания.

— Не прислоняйтесь к стене ближайшие минут тридцать, — предупредила она, а я пойду посмотрю, что с вашим обедом.

Она зажгла газ под кастрюлей, а Адам стоял на пороге между кухней и жилой комнатой.

— Благодарю вас, — сказал он.

— Это было как развлечение. А как вы провели день?

— В трудах. Спилил одно дерево. Знаете, господин Рейнольдс — прекрасный старикан. Он был в Пасшендаэле.

— Где?

— Во время Первой мировой войны. В семнадцатилетнем возрасте.

Она не могла представить господина Рейнольдса в семнадцать лет. Еще труднее ей было представить, что такое Пасшендаэле. Она что-то слышала об этом. Но это давно стало историей, ужасной и далекой.

— А как вы провели время, прежде чем начать заниматься декоративным бизнесом?

— Занималась стиркой. Это же целое событие! А Эми, как в старые, добрые времена, устроила мне сцену по вашему поводу, считая вас чуть ли не Джеком Потрошителем!

— В чем же меня конкретно обвиняют?

Мясо с овощами разогревалось. Она помешала его.

— Виной всему то, что вчера вечером я была с вами, а она делает ставку на Яна.

— Вы ушли из дому с нами двумя, а вернулись с Яном. Чего же она еще хочет? — Адам слегка нахмурился, наблюдая за выражением ее лица. — Чего? — повторил он свой вопрос.

Сама не желая того, она сообщила:

— Ян сделал мне предложение. Я ответила отказом, и Эми считает, что я просто сошла с ума.

Она перекладывала мясо в миску и собиралась поставить его на стол, когда Адам схватил ее за руку:

— Почему ты сказала «нет»?

Либби раскаивалась в том, что сказала ему об этом. Пожав плечами, она ответила:

— Потому, что считаю, что не люблю его.

— Достаточно веская причина. — Он отпустил ее, и она, посмотрев на руку, увидела на ней следы его пальцев. — И теперь у вас неприятности с Эми. А как воспринял это Блэйни? А ваш дядя?

— Как еще они могли воспринять это? Ян найдет себе другую, а дядя, я полагаю, не захочет, чтобы я выходила замуж за нелюбимого человека.

— Бог ты мой, — тихим голосом произнес Адам. — Какой жизнью вы живете!

— Что вы имеете в виду?

— Она такая незатейливая, что вам и в голову до последнего дня не приходило, что она может быть другой. Вы даже не подозреваете, что такое настоящая жизнь, не так ли?

Она почувствовала, как у нее от возмущения зарделись щеки.

— Может, и не подозреваю, но не кто иной, как вы, говорил мне, чтобы я не устраивала свою жизнь на принципах надежности и постоянства. Что же вы советуете мне сейчас? Чтобы я приняла предложение Яна?

— Ну уж нет. Но не надейтесь, что он поблагодарит вас за отказ и спокойно уйдет с вашей дороги.

— Я и не надеюсь, но не хочу причинять ему боль. Ведь он должен понять, что если я не хочу выходить за него замуж, то ему придется с этим смириться. Что же ему еще остается делать?

— Он мог бы схватить вас за горло и удушить вас.

Она взирала на него, не веря своим ушам.

— Вы шутите, конечно, и, надо сказать, это отвратительная шутка.

— Нисколько.

— Я воспринимаю это только так. За кого вы принимаете Яна? За дикаря?

Он улыбнулся в ответ, по крайней мере, его губы скривились в усмешке.

— Конечно. Все мы в какой-то степени таковыми являемся. Все живущие мужчины и женщины. — Он был не прав. Она знала это.

— Вы не очень хороший психолог, если можете так думать о Яне, — возразила она.