Шейла Дайан - Пляжное чтиво

Мой отказ прозвучал грубо и глупо. Почему я всегда делаю подобные глупости, подумала я, увидев, как веселые искры покидают его красивые зеленые глаза. Может быть, я просто не умею кокетничать. Может, потому, что я поняла в какой-то момент, что мотивы Фила глубже, чем просто флирт.

Именно Фил принес мне весть о смерти Карла на корте. Он помог мне с похоронами и научил, как сказать Шелу об утрате отца. Он приходил ко мне каждый вечер целую неделю после смерти Карла, чтобы разговаривать с Шелом, помогая ему привыкнуть к потере. После этого он звонил через день, чтобы узнать, как идут дела, не нужно ли нам что-то, не хочу ли я поговорить. Однажды в воскресенье он повел Шела в зоопарк, как-то вечером пригласил нас обоих на ужин. Дважды я приглашала его к нам. Он был ласков и нежен. И хотя я никогда не выказывала фальшивой скорби, но и не рассказывала ему о наших планах развода. Я убедила себя, что это было бы несправедливо. На самом деле это был инстинкт самосохранения: Фил нравился мне, и я боялась слишком привязаться к нему.

В тот вечер в его кабинете, когда я пришла поговорить об ухудшающемся поведении Шела — он стал писаться в постель, устраивать скандалы и тому подобное, — Фил казался напряженным и рассеянным. Уверив меня, что поступки Шела не выходят за рамки нормальной реакции маленького ребенка и что лаской я верну его в прежнее состояние, Фил спросил, как я справляюсь со своей потерей. Не успела я ответить, а Фил уже говорил о том, какой он видит меня: уверенной и сильной, и благородной, сказал, что восхищается мной. А затем вынул из книжного шкафа маленький томик стихов, открывшийся в его руках на затертой странице. Он протянул мне книжку со словами: "Я не знаю, что происходит в твоей душе, только что-то во мне отзывается на зов твоих глаз, и я не могу забыть их свет и нежность маленьких ладоней".

"Он любит меня", — подумала я, покрываясь румянцем и захлопывая книжку похолодевшими руками. Я уставилась на обложку, не смея поднять глаза, но чувствуя его пронзительный взгляд. Именно в тот момент он сел рядом и сказал: "Алисон, я знаю, что это неправильно, но я не могу больше скрывать свои чувства".

И вдруг мы оба оказались на полу, срывая одежду, и не отпускали друг друга, пока не утолили голод.

Увы, сила того притяжения оказалась недолговечной и вскоре куда-то испарилась. Охваченный страстью до акта, Фил не мог совладать с угрызениями совести после.

— Извини, Алисон… я не думал… Карл был моим другом… мы не можем так… это неправильно… — заикался он снова и снова, вырываясь из моих объятий и натягивая одежду. — О мой Бог, я потерял контактную линзу!

Он упал на колени, ощупывая узор восточного ковра в поисках стеклянной искры, пока я, смущенная и оскорбленная, одевалась.

— Фил…

Он посмотрел на меня, испугав своим взглядом, — один глаз голубой, другой — зеленый.

— Прости, Алисон… ты необыкновенная, но мы не можем продолжать эти отношения.

… Когда я вернулась на пляж, все еще думая о Филе, было уже четыре часа. После того вечера он больше не появлялся. Звонить я не осмеливалась. Этот случай вызвал во мне чувство вины, хотя я и не могла понять, в чем виновата. И я написала Филу о наших с Карлом планах развестись, чтобы он знал, что не предавал дружбу, что я не изменила памяти неверного мужа… письмо, вызванное тем же стремлением к самосохранению, как и предыдущее молчание, письмо, на которое я так и не получила ответа.

Несколько лет спустя я увидела фильм Вуди Аллена "Ханна и ее сестры". Печальная улыбка скривила мое лицо, когда муж Ханны соблазнил ее сестру стихами. Строчка "Их свет и нежность маленьких ладоней" нагло заполнила огромный экран, и я подумала: "Неужели все мужчины в мире, ищущие любовных приключений, пользуются одними и теми же стихами? "

… Через несколько минут после моего появления на пляже Робин уселась передо мной с улыбкой от уха до уха.

— Ну?! — восторженно спросила она.

— Что "ну"? — спросила я в ответ.

— Так что ты о нем думаешь?

— О ком? — спросила я, притворяясь бестолковой.

— О Джефри, конечно!

— Он кажется мне милым, — сказала я, отбрасывая горькие воспоминания о Филипе Краузене. — Так где же Элиот? Я думала, он приедет сегодня.

— Когда я ходила домой обедать, на автоответчике была запись. Элиота вызвали помочь при родах. Ты же знаешь, он один из самых известных специалистов в городе. И он очень предан своим пациентам.

— Очень мило.

— Да. Он действительно необыкновенный! — пылко сказала Робин.

— А потом он приедет?

— Господи, я надеюсь! Я так хочу его!

— Не волнуйся. Переживешь, — сказала я, чувствуя укол ревности.

— Ха! Посмотрите, какой специалист! Скажите-ка мне, доктор, когда в последний раз вы…

— Да ладно, Робин, не в этом дело, — сказала я, раздражаясь больше на себя, чем на Робин.

— Так в чем же дело?

Я вынула из пляжной сумки кисть крупного черного винограда и сунула одну виноградину в рот.

— Вот, попробуй. Тебе понравится, — сказала я, кидая одну ягоду подруге… моей счастливо замужней, счастливо похотливой подруге.

Пролетев мимо рук Робин, виноградина упала в песок.

— Большое спасибо! — воскликнула Робин, подбирая ее. Тщательно обтерев песчинки, она надкусила и скорчила гримасу: — Кислая кожица… но внутри сладко.

— Как некоторые мои знакомые.

— Философия обязательна? Или это психология? В любом случае, возвращаясь к нашему разговору, секс необходим для хорошего самочувствия. Попробуй. Тебе понравится.

— Ну… я слышала, Дуг свободен.

— Господи, Алисон, ты еще и цинична!

— Возможно.

Я уже испытывала угрызения совести за свою зависть к Робин… не говоря уж о том, что я сделала с Джефри Кауфманом в "Желтом" файле, выместив на нем всю обиду на Фила Краузена.

— Но в глубине души я просто прелесть, — добавила я, начиная жалеть себя.

— Да, я знаю, — сказала Робин, может быть, лучше меня самой понимая легкую дрожь моего голоса и неожиданно появившийся блеск в моих глазах. — Итак… когда уезжает Шел?

Белая

Оставался еще почти час до появления Шела, когда, разложив на столе копченую лососину, овощи, булочки и клубничный пудинг, я уселась с журналом на балконе и принялась решать кроссворд. Однако тошнота и сильное сердцебиение вскоре заставили меня отложить журнал. В холодном поту я вернулась в комнату и включила телевизор, постаравшись сосредоточиться на мерцающем экране. Как ни странно, это помогло.

— Привет! — крикнул Шел, появляясь несколько минут спустя.

Я приветствовала сына объятиями и поцелуем, но, как обычно, он вывернулся, и мои губы приземлились где-то в районе его уха.

— Ты стал слишком взрослым, чтобы поцеловать мамочку? — спросила я скорее с нежным упреком, чем ожидая ответа.