Шейла Дайан - Пляжное чтиво

— И когда она ушла в тот вечер, я был опустошен, уничтожен, и не только из-за жены, но и из-за собственного поведения. Я, профессионал, вел себя в высшей степени дилетантски.

— Вы слишком суровы к себе, — сказала я, разочарованная отсутствием деталей.

— О, это был не конец. Если бы на этом все закончилось… Я снова увиделся с ней. Я не хотел, но она позвонила через несколько дней якобы извиниться. Я был в жутком состоянии тогда… Тиффани сбежала и все такое… и Марджори говорила так искренне… Я сказал себе, что увижу ее только для того, чтобы объясниться, но все снова закончилось, как и в первый раз. И потом я встречался с ней снова и снова. Я и сейчас этого не понимаю. Она даже не была привлекательна… но что-то в ней было…

Джефри замолчал.

Я слышала об этой связи от Робин — которая узнала о ней от Мэгги — и от Эммы Чэнкин, однако услышать правду от самого Джефри и увидеть, как близко реальность совпала с моим воображением, оказалось для меня слишком большим шоком. И я задумалась над остальными слухами, на которые не обращала или пыталась не обращать внимания, хотя и переносила их в свою книгу. Мне казалось, что в книге с ними легче разбираться, как, например, с совращением сексуально озабоченных юнцов мамтрахалками. Но и в воображении я с трудом переносила мысль о совращении Шела Брендой Форестер.

— Как я мог оказаться таким наивным? — спросил Джефри, прерывая молчание.

— "Наивным"?! В чем?

Вот тогда он и рассказал мне о деньгах: о пятидесяти долларах, которые Марджори одолжила, чтобы оплатить телефонный счет, и двухстах долларах, которые она одолжила, чтобы заплатить водопроводчику, и тысяче ста долларах, чтобы заплатить налоги, и так далее и тому подобное, общей суммой три с половиной тысячи долларов за последние одиннадцать месяцев.

— А ведь предполагается, что я знаток человеческих душ, — сказал он.

— Джефри, мы верим в то, во что хотим верить, — сказала я, испуганная тем, во что была не в состоянии поверить.

Меня охватила паника, когда он наклонился поцеловать, так как я не могла сделать ничего, кроме как позволить ему это. Удивительно, но его поцелуй оказался теплым, успокаивающим, нетребовательным. Так что когда после поцелуя он снова пригласил меня на ужин, я согласилась…

— Так почему все-таки психиатр идет с нами? — спросил Шел, появившись в моей квартире в половине седьмого.

— Шел, его зовут Джефри.

— Так почему же все-таки?

— А почему ты так раздражен? Мне казалось, ты хочешь, чтобы я чаще выходила в свет.

— Я не раздражен. Я просто спросил, почему он ужинает с нами. Больше ничего.

— Вот именно. Открой дверь. Вероятно, это Джефри, — сказала я, складывая последние выстиранные вещи Шела в его сумку.

Буря кончилась, и мы предпочли прогулку по променаду поездке на микроавтобусе. В конце концов ресторан Барни находился всего в полутора милях от Башни.

— Ты собираешься идти пешком? — воскликнул Шел, когда мы повернули к променаду, и пояснил, обращаясь к Джефри: — В городе мама обычно берет такси до автобусной остановки на углу.

Я почему-то решила, что необходимо выступить в свою защиту.

— Я не настолько плоха.

— Ты хуже, — сказал Шел.

— Эй, вспомни! Это я стираю твое белье и набиваю твой голодный живот! Как насчет капельки уважения? — возмутилась я, чувствуя нечто большее за его обычным подтруниванием.

— Именно для этого и созданы матери, коротышка, — ответил Шел, потрепав меня по голове.

Я видела, как его попытки оставаться равнодушным перешли в грубость, но не могла понять причину.

Променад перед Олбани-авеню — там, где главные улицы сходятся вокруг монумента в двух кварталах от пляжа, — узок и тих. Идя между Шелом и Джефри, я вспоминала, как в детстве ходила на пирс со своими кузенами. Вокруг Аскот Плейс было очень тихо, и фонари не могли разогнать темноту. Справа был пляж, слева — огромные старые дома, пустые пространства песка и густых камышей. Теперь между старыми домами поднимались прекрасно освещенные двадцатиэтажные здания.

Но настоящий шум и гам начинался за Олбани-авеню. Когда-то на променад выходили отели и магазины с витринами, полными хрусталя и золота, фарфора и модной одежды, галереи с игральными автоматами, фотоателье и заведениями гадалок, кафе, кондитерские.

Сегодня же я видела толпы, снующие между ярко освещенными отелями-казино, занявшими место старых гостиниц и дорогих магазинов.

В ресторане Барни Шел ел с аппетитом, но был необычайно тих. Как только Джефри заплатил, Шел ушел, холодно поблагодарив его и ни слова не сказав мне. Я попыталась извиниться перед Джефри за поведение Шела, надеясь, что он поймет.

— Вы сегодня уже второй раз извиняетесь за поведение сына.

— Второй…

— Помните автоответчик?.. днем?

Я улыбнулась и кивнула.

— Чудесный мальчик, Алисон.

— Он был груб, Джефри.

— Ему восемнадцать лет. И он ревнует.

— "Ревнует"? — удивилась я.

— Боюсь, что посягнул на время, которое он хотел провести с вами, и поэтому он расстроился.

— Но это невозможно! Мы с Шелом прекрасно понимаем друг друга.

— Может, вы и правы. Но подростки непредсказуемы. Они часто видят все не так, как их рассудительные родители.

И я задумалась о несоответствии между реальностью Шела и своей, и, как рассудительная, самодовольно решила, что вижу истинный мир.

—… Алисон? — голос Джефри вторгся в мои воспоминания.

— Извините, Джефри. Что вы сказали?

— Я ничего не сказал. Просто интересно, о чем вы задумались.

— О Шеле. Когда он был маленьким.

— Они имеют привычку вырастать, стоит нам отвернуться.

— Мне не хочется говорить об этом.

— И раз уж мы вспомнили о маленьких мальчиках, маленький мальчик во мне мечтает о сливочном мороженом с фруктами и шоколадом.

— Звучит аппетитно, — сказала я, стряхивая ностальгию. — В следующем квартале, сразу за мадам Зора.

— А может, сначала узнаем свою судьбу?

Подпав под чары променада — единственного места в моем мире, где есть такое мороженое и можно узнать судьбу по ладони, я согласилась, и мы вошли в дверь под вывеской: "Мадам Зора — предсказательница и советчица".

Крупная женщина в крестьянской блузе и юбке, стоявшая справа от входа, указала на меня.

— Только вы, — сказала она и прошла в одну из двух занавешенных кабинок в глубине маленькой комнаты.

Усевшись за столик напротив нее, я заметила карты.

— Вы пользуетесь картами? — спросила я.

— Для вас никаких карт. Карты бывают опасны, — ответила она, беря мою правую руку в свою.

Вдруг мне захотелось оказаться где-нибудь подальше от нее.

— Не бойтесь, — понимающе сказала женщина. — У вас хорошая рука. Вы умны, заботливы, чувствительны, хороший друг, и у вас хорошая интуиция.