Шейла Дайан - Пляжное чтиво

Меня всегда веселила уверенность других в правоте их восприятия. Я с наслаждением смотрела, как разрушается представление Робин о моей невинности, как это сбивает ее с толку. Несомненно, она начинает соображать, что еще во мне представляла не так.

— Интересно, что еще я неправильно представляла о тебе, — сказала она. — Я больше не знаю, кто ты такая.

— Тот же человек, которого ты знала… сколько лет уже?

— Не так уж много.

— Я абсолютно та же.

— Но…

— То, что я пишу, исходит от моего другого я, с которым даже я не совсем знакома, Робин. Я сама часто удивлена тем, что печатают мои пальцы.

— Очень правдоподобно.

Во всяком случае, лучшего объяснения я не могла предложить, и оно было настолько близко к правде, насколько я смела».

… И что бы подумал обо мне Шел… если бы он знал… если бы он действительно знал, кто я на самом деле…

«— Я не знаю тебя, мама! И никогда не знал, кто ты на самом деле, — сердито говорил Шел, бросая экземпляр "Рубца времени" в кучу своих выстиранных вещей на кухонном столе. — Не могу поверить, что моя мама могла написать это, могла подумать о таком! Ты всегда вела себя как сама невинность, но ты подделка! Ты не моя мама. Я навсегда потерял свою маму!

Он отвернулся и направился к двери.

— А ты! Кого ты обманываешь, как ты думаешь? Ты тоже не дитя невинное, — накинулась я на своего сына, но побежала за ним как мать-чайка. — Я знаю о тебе и Бренде Форестер, этой… этой мамтрахалке! Ты думаешь, я могу относиться к тебе по-прежнему теперь, после того, как ты завел такую… такую связь?»

"… Знаю ли я, кто он на самом деле? Знаю ли я, кто есть кто на самом деле?" — размышляла я, выплывая из своего сновидения.

— Пройдемся, — сказала я, вскакивая на ноги и направляясь к воде.

Джефри — психиатр, рогоносец, предполагаемый убийца, мой возможный друг — покорно последовал за мной.

В тот вечер я сидела в одиночестве на своем балконе и смотрела в небо. Я думала о невероятно огромном черном зонтике, раскинувшемся надо мной, пространстве, где все возможно, где все может случиться, и сказала нараспев:

— Я во Вселенной… в Млечном пути… Солнечной системе… на Земле… в Америке… Нью-Джерси… Кент… Аскот Плейс… "Башня из слоновой кости"… квартира 1701. Кто я?

Пурпурная

Я была Пурпурной Бабочкой, главной героиней "Весенней пьесы", исполняемой вторым классом. Но я всегда помнила это событие совершенно иначе.

Я и мои одноклассницы кружились на белых легких крыльях, сделанных из проволоки и марли. Мы были волшебными весенними бабочками, и нас можно было различить по цветным шарфам и ведеркам с краской: красной, синей и белой. Я была Белой Бабочкой.

— Я бесцветная бабочка в такую прекрасную пору! — жалобно крикнула я публике, состоящей из матерей.

Вокруг меня сновали красные и синие бабочки с ведерками и кисточками, притворяясь, что раскрашивают бумажные цветы, украшавшие класс.

— Не плачь, Белая Бабочка, мы превратим тебя в Пурпурную Бабочку! — сказали они, наклоняя свои красные и синие ведерки к моему белому. — Просто опусти свой шарф в волшебную пурпурную краску.

К моему колоссальному замешательству, когда я попыталась поменять белый шарф на пурпурный, спрятанный в моем ведре, то опять вытащила белый. Сунув его обратно в ведро, я попыталась освободить пурпурный шарф, зацепившийся под фальшивым дном, и вывалила оба шарфа на пол. Цветные бабочки хихикали, матери затаили дыхание. Подгоняемая невыносимым чувством стыда, я подобрала пурпурный шарф и, обвязав его вокруг талии, присоединилась к танцующим красным и синим бабочкам. Матери пылко захлопали, испустив коллективный вздох облегчения.

Спустя десятилетия я помнила этот сдавленный вздох, а не аплодисменты. И я все еще помню себя Белой Бабочкой.

"Все зависит от точки зрения", — думала я, листая журнал на пляже в понедельник утром и разглядывая фотографии роскошных бабочек, которые и вызвали в моей памяти трагический эпизодик моего детства. Вдруг, как будто из пустоты, появился мокрый Джефри и опустился на полотенце передо мной.

— Доброе утро. Сегодня вам получше?

— Джефри! Вы напугали меня.

— Я волновался о вас вчера. Вы были расстроены и…

— Знаете, Джефри, все зависит от точки зрения! — выпалила я. — Поэтому иногда трудно понять, что действительно реально. Я хочу спросить, как вы все классифицируете? Ведь именно этим занимаетесь вы, психологи? Помогаете людям рассортировать их впечатления? И как вы разбираетесь с собственными восприятиями?

— Ну, это очень серьезные вопросы для раннего утра, Алисон. Однако я посвящу вас в секреты своего ремесла. Мы делаем это с помощью зеркал, — он улыбался, пока я тоже не заулыбалась. Затем сказал: — Алисон, если вы думаете, что это поможет, я мог бы порекомендовать вам пару первоклассных коллег, с которыми — я уверен — вам будет легко.

— Так вы считаете, что мне необходим психиатр? — спросила я, наклонив голову и криво улыбаясь.

Не колеблясь ни секунды, Джефри сказал:

— Я считаю, что вам необходимо доверять самой себе.

Он замолчал, и я почувствовала легкое колебание кожи, как будто верхний слой ослаб и свежий воздух омыл меня. Все мое тело расслабилось, и я посмотрела на Джефри Кауфмана — большого сердечного мягкого мужчину, которого в этот момент с удовольствием полюбила бы. Но я знала, что в этой жизни нам предназначено быть друзьями. В другом мире и в другое время, возможно, мы были бы больше, чем друзьями. Может быть, когда-нибудь я напишу об этом.

— Спасибо, Джефри, вы помогли мне, — сказала я вслух.

— Всегда к вашим услугам, Алисон. Я бы обнял вас, но весь мокрый, — сказал он, вставая.

— Соленая вода — это прекрасно, — сказала я, тоже вставая и крепко обнимая его. Прохлада его тела как будто прилипла к моему и осталась со мной.

— А теперь мне пора идти. У меня дела… встречи. Просто хотел увидеться. До завтра.

Я снова устроилась в шезлонге и смотрела ему вслед: как он пробирается по пляжу между отдыхающими, как останавливается надеть кроссовки, как поднимается по лестнице на променад и исчезает в пешеходном переходе. Как я могла думать, что этот добрый человек — убийца? Я закрыла глаза и вспомнила его слова: я должна доверять самой себе.

Я глубоко вздохнула и сосредоточила свое внутреннее зрение на зеленом покрывале в комнате для гостей моей тети, в комнате, где я спала в детстве. Я смотрела и смотрела, пока не разглядела мужчину. "Давай подремлем", — сказал мужчина. По-моему, он это сказал. И потом я лежала на кровати, зажав складку зеленого покрывала, и чувствовала за спиной чье-то присутствие. Мне казалось, что я помню это. И вспоминая, я поняла, что никогда не узнаю, помню я это или придумываю. Или даже если и помню реальность, было ли в ней что-то большее, чем я запомнила. Но что я знала наверняка, так это то, что воспоминания не вызывали во мне особого дискомфорта. В тот момент я верила, что не имеет значения, реальность это или нет. И я вспомнила, что сказал Джефри в пятницу вечером… "Возможно, вам не надо помнить, что произошло в прошлом. Возможно, внушить себе, что вы это не помните, — достаточно, и вам надо контролировать только то, что происходит в вашем сознании в настоящем". А в настоящем я испытывала чувство вины за смерть Эви. "И не приняла ли я на себя часть ее вины как свою собственную? Надо будет спросить Джефри о психологической вероятности такой ассоциативной вины", — подумала я.