Раутборд Шугар - Сладость мести

Что же такое придумал Кингмен, чтобы собрать в одно и то же время и одном и том же месте людей, которые в обычной ситуации друг друга на порог не пустят, всех этих завсегдатаев бруклинских универмагов и манекенщиц, с одной стороны, и Рокфеллеров, Ван Ренсейлеров и Рендольфов — с другой, да еще заставил их выложить по десять тысяч долларов за право присутствовать на этом благотворительном мероприятии? Он всего лишь объявил о намерении прямо на вечере представить миру новые коммерческие духи производства корпорации «Кармен Косметикс» с таким вульгарным названием — «ФЛИНГ!»

Энн была возбуждена, как пантера, напавшая на след, и, потянувшись за чашкой чая, невзначай опрокинула поднос, залив чаем монограмму на одеяле.

— Боже!

Она торопливо отодвинула поднос и мельком взглянула на антикварные часы работы Тиффани. Было уже три дня. Позвонив горничной, она встала с постели. В «Плаце» надлежало появиться самое позднее в пять тридцать, чтобы проследить за всем и ничего не упустить. Итак, снова предстояло сменить ночную рубашку на вечернее платье. Она вздохнула. Жизнь снаружи шла вперед, и она, казалось, уже не поспевала за ней.

В комнате начинало темнеть, но тяжелые яркие в цветочек гардины из вощеного ситца по-прежнему оставались не задернутыми. Однако чувства приобщения к миру за окном у нее не возникало. Вся комната благоухала оранжерейным свежим жасмином и гиацинтами, роскошный букет которых стоял в старинной фарфоровой лоустоффской вазе, доставшейся хозяйке дома в приданое от ее бабушки Вирджинии Гаррисон Берд.

Закрыв глаза или просто рассматривая через окно Нью-Йорк, она без труда вспоминала интерьеры Боксвуда — имения матери, расположенного неподалеку от Ричмонда, штат Виргиния. При всем старании ей так и не удалось превратить их квартиру в Саттон-Плейс в подобие славного дома ее детства на любимом Юге. О этот элегантный Юг, с его размеренностью и степенностью, где красивые мужчины охотятся на лис и перепелов, а не друг на друга! Родные места, идеально подходящие для ее темперамента, если подразумевать под темпераментом то, что Кингмен называл ее «южными генами». Отрегулировав яркость люстры, чтобы та давала более мягкий и приятный свет, она грациозно подошла к туалетному столику, застеленному скатертью из того же яркого в цветочек ситца, налила себе в бокал бурбона и отпила, не разбавляя. Какое чудесное это было время — первые годы семейной жизни там, в Боксвуде, на земле предков! Обед в ричмондском «Кантри клубе», пикник на плантации «Джеймс Ривер» под кизиловым деревом! Это все происходило до того, как Кингмен разбогател, чудовищно разбогател, а Нью-Йорк стал его новой делянкой. Ныне он, как никогда, мало уделял времени жене и их дочери — Энн Второй, которую он с навязчивым упорством называл Другая. Что ж, пришло время признаться в правоте матери, всегда говорившей ей, что черного кобеля не отмоешь добела.

— Да-а-а, Кингмен, вы, сэр, не джентльмен, — обратилась она к фотографии, на которой муж был снят в охотничьем костюме. Господи Святый! Охотничий костюм, джентльмен восседает то ли на теннесийской верховой, то ли на арабском скакуне перед выездом на лисью охоту — и это при том, что он так толком и не выучился держаться в седле. В лошади породы было несравненно больше, чем во всаднике. Иногда она, холодея, думала, что за все долгие годы супружеской жизни так и не получила Беддла-аристократа, придуманного ею в юности.

Она выронила щетку для волос. В эти дни она, казалось, ни о чем другом вообще не могла думать. «Отчего эти мерзкие горничные постоянно забывают чистить мои ложечки эпохи короля Георга? — чуть не плача подумала Энн, широко раскрыв свои оленьи глаза. — Неужели в жизни мне мало неприятностей, чтобы беспокоиться еще и об этой ерунде ?» Свою косметику Энн Рендольф Беддл держала в викторианских хрустальных кружках с серебряными крышками. Серебряные ложечки использовались по той причине, что серебро, как известно, убивает бактерии, а значит, обеспечивает сохранность кремов. Только благодаря этому Кингмен, купивший одиннадцать месяцев назад «Кармен Косметикс», и не догадывался, что жена до сих пор пользуется своими любимыми «Ла Прери», и «Элизабет Арденн». Энн и раньше всегда выдавливала свои кремы из тюбиков, или меняла упаковки, настолько дешевой и неприличной для леди ее уровня обычно бывала ее косметика. Она сделала бы ее антикварный туалетный столик похожим на прилавок сельской лавки. Энн мельком взглянула, в порядке ли украшенные монограммой щетки для волос, викторианские крючки для перчаток, и аккуратно сложила их вместе с платяной щеткой в несессер. Здесь все было в порядке.

Энн на мгновение поднесла к губам бокал с бурбоном, а затем поставила перед собой увеличительное зеркало — предмет, которым вынуждена была пользоваться после сорока, когда красила ресницы.

В перерывах между нанесением на веки карменовского крема от морщин и смакованием «бурбона» она успела переговорить с позвонившей ей Джойс, давнишней секретаршей мужа, а потом еще и с директором Нью-Йоркского исторического общества, шутя названного ею Нью-Йоркским истерическим обществом. «Затратив столько сил и времени на организацию празднества, я, без сомнения, стала там своим человеком», — подумала она с нервным смешком. В данный момент ей приходилось, пустив в ход все свое обаяние, разрешать специфический кризис, возникший в результате того, что сегодня вечером надо было свести вместе финансовых воротил с Уолл-стрит и незримое общество старой аристократической гвардии, притушить извечный конфликт, придав ему иное, приемлемое качество.

И сегодня, как всегда, Кингмен полагался на ее безупречное реноме леди высшего света и, как всегда, не ошибся: она сумела усадить потомков первых поселенцев Нью-Йорка за один стол с сегодняшними лавочниками, отдав тем самым дань уважения манекенщице с крайне невысоким коэффициентом умственного развития, а заодно помогая Беддлу потуже набить его и без того тугую мошну.

— Ах ты, моя сладкая мордашка! — кокетливо обратилась Энн Рендольф к своему аристократическому двойнику в зеркале, растягивая согласные. Взяв флакон лака для волос «Джентльмен Виргинии», она щедро прыснула на руку и провела по волосам, убрав глянцевитые, золотисто-каштановые волосы под элегантный шиньон. Потом кончиками тонких пальцев вернула на место несколько выбившихся волосинок.

Хрупко сложенная, с плоской грудью, она была мечтой любого модельера. Будь мода ее страстью, она могла бы стать всемирно известной звездой подиума. Ее тонкая фигурка ни капельки не изменилась даже после родов. Ей все еще подходили платья, в которых она дебютировала на балах для юных леди, вступающих в свет, в Ричмонде, Шарлоттсвилле, Атланте и Чарльстоне — городах, образовывавших «Южный светский округ». Она была приглашена принять участие и в Нью-Йоркском котильоне, но мать и бабушка пренебрегли Нью-Йорком в пользу Международного бала дебютанток в Лондоне. Ох уж эти сентиментальные снобы-англофилки! Легкая улыбка пробежала по губам Энн, и она провела рукой по лоснящейся коже своего чудесно сохранившегося тела. Она не просто принадлежала к числу тех немногих женщин, которые и через два десятилетия взрослой жизни могут надевать то, что им заблагорассудится, — она, как никто, умела носить все, что выбирала.