Джулия Тиммон - С огнем не шутят

Часа три они нежились на солнце, слушая плеск океанских волн и смех резвящихся на берегу детишек. Потом пообедали прямо здесь же, на пляже, под стройными пальмами. А после поплавали с аквалангами, на катамаране добрались до коралловых рифов, побродили по отмели в поисках диковинных камешков и раковин.

Вечером, не заходя в отель, отправились ужинать в один из множества баров под открытым небом.

Себастьян надел футболку и шорты поверх плавок, а Ева ловко обернулась большим парео из шелка. Получилось довольно мило. Платье, в котором пришла на пляж, она положила в сумку. Себастьяну в этом экзотическом наряде Ева особенно понравилась, и ему хотелось запомнить ее такой в мельчайших подробностях.

Тоненькая чернокожая девушка, пританцовывая, принесла вино и приняла заказ.

Ева, вот уже минут двадцать пребывавшая в задумчивости, взяла бокал большим и указательным пальцами за длинную прозрачную ножку и сделала глоток.

— Вот и подходят к концу наши чудесные каникулы, — прошептала она, улыбкой маскируя свою грусть. — Как быстро летит время!

Особенно когда все-все складывается как нельзя лучше.

На словах «все-все» она сделала акцент, и у Себастьяна, принявшего последнее «все» на свой счет, потеплело в груди. Он тоже отпил вина, оказавшегося как раз таким, какое ему нравилось, — пряно-сладким, с едва ощутимой кислинкой, — и протянул Еве руку. Та доверчиво вложила в нее свою маленькую узкую кисть.

— Так всегда бывает, — произнес Себастьян утешительно-ласковым тоном. — Когда нам хорошо, мы не замечаем бега времени. Но давай не будем печалиться, а? Пусть эти последние деньки фантастического путешествия останутся в нашей памяти как время веселое и беззаботное. И тогда, вспоминая о нем по прошествии лет, мы будем улыбаться.

Губы Евы неожиданно дрогнули, блеск глаз стал неестественно ярким. Но, не желая выглядеть в его глазах слабой, она энергично кивнула и звонким радостным голосом, в котором Себастьян сразу уловил фальшь, воскликнула:

— Ты прав! Будем веселиться, пока есть возможность! Пока мы здесь, а не дома, и пока нас не накрыли с головой очередные проблемы на работе! — И громко рассмеялась, запрокидывая голову.

Себастьян уставился на нее в изумлении. Во-первых, потому что находил ее смех довольно странным и неуместным. Во-вторых, потому что не понимал, о каких проблемах она упомянула.

Неужели Ева работает? — недоуменно подумал он. Что-то не верится… Какая женщина станет себя утруждать, если вокруг полно болванов, готовых драться за право осыпать ее деньгами с головы до ног?

Себастьян вдруг подумал о том, что в своих разговорах они ни разу не затрагивали такие темы, как семья, работа, быт. А еще о том, что он сам прикладывал максимум усилий, чтобы избежать подобных бесед. Ему казалось, что, если Ева начнет рассказывать о себе, пусть даже в общих чертах, тогда сказка, в которой ему и ей отводились главные роли, мгновенно кончится.

Насмеявшись вдоволь, Ева сделала еще большой глоток вина.

— Как здесь здорово! — воскликнула она, глядя на небольшую эстраду, где расположились музыканты, рядом с танцевальной площадкой. — Кстати, ты любишь танцевать? — Она быстро повернула голову и как-то странно взглянула на Себастьяна. Как ему показалось, с вызовом.

Он пожал плечами.

— Не особенно.

Ева сузила глаза, будто сомневаясь в искренности его слов, пристальнее всмотрелась в его лицо и опять совершенно неожиданно улыбнулась.

— А я люблю. И пожалуй, пойду потанцую.

Порывисто, с несвойственной ей резкостью, она, не дожидаясь заказа, поднялась со стула, окинула Себастьяна еще одним странным быстрым взглядом, в котором за наигранной веселостью и дерзостью он заметил отчаяние и даже боль, и своей кошачьей походкой направилась к танцплощадке.

Себастьян наблюдал за ней хмурым взглядом.

Вот она все с той же вызывающей улыбкой приблизилась к первой группке танцующих… Вот несколько парней, явно моложе ее лет на десять, расступились, жестами приглашая присоединиться к ним. Вот она кивнула, подняла руки и начала двигаться в такт музыке…

Официантка принесла заказанные блюда и что-то сказала, но Себастьян даже не взглянул на нее. Все его внимание было приковано к происходящему на танцплощадке.

Ева же не поворачивала головы в его сторону. Создавалось впечатление, что едва она попала в круг танцующих, как внутри нее разгорелось пламя. Звуки музыки, казалось, овладели всем ее существом: заставляли вращать бедрами, двигать плечами, изгибать руки.

Она по-прежнему улыбалась — всем, кто был рядом, и в то же самое время никому конкретно. Отделившись от группы молодых парней, с такой радостью принявших ее, она, танцуя, приблизилась к мужчине лет тридцати пяти. Все, словно по команде, отошли чуть назад, образуя круг. Предыдущая мелодия закончилась, сменившись другой — зажигательной, похожей на латиноамериканскую.

Себастьян в последующие несколько минут проклял все и вся за то, что не занялся в детстве танцами, как ни склоняла его к этому мать.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться на месте партнера Евы, так великолепно танцующего вместе с ней в центре круга под громкие аплодисменты. Нельзя было не отметить, что смотрелись они исключительно.

Он — стройный, подвижный, светловолосый, с ямочкой на квадратном подбородке и смуглой кожей. Она — с черными волосами, идеально сложенная, гибкая, темноглазая, само воплощение красоты и женственности.

С минуту Себастьян наблюдал за ними с восторгом и завистью. Потом почувствовал, что зависть разрастается в нем, перерождаясь в нечто иное, похожее немного на злость, немного на отчаяние, немного на… ревность. Спустя еще минуту ревность, теперь ясно ощущаемая и с каждым мгновением все более невыносимая, уже сдавливала ему горло, слепила глаза.

В танце Евы и ее светловолосого партнера было столько страсти, столько огня, что не представить их в объятиях друг друга Себастьян просто не мог. А за первой картинкой, возникшей в его воображении, хлынул поток других. И, желая срочно на что-нибудь отвлечься, он схватил вилку, зачерпнул ею, как ложкой, содержимое тарелки и, не глядя, отправил в рот.

Язык, небо, горло обожгло пламенем, на глаза навернулись слезы, а голову пронзило сотней маленьких огненных стрел. Он закашлялся, вскочил с места, в два прыжка подле тел к стойке, где официантка, сразу сообразившая, в чем дело, уже наполняла для него водой стакан.

Осушив стакан залпом, Себастьян с жадностью глотнул воздуха, протер глаза руками, покрутил головой и лишь после этого немного пришел в себя.

— Я ведь предупредила вас: паста красного цвета, что лежит на тарелке сбоку, очень острая, — произнесла сочувствующим тоном обслуживающая их столик официантка, возникнув перед ним словно из-под земли. Ее губы были сложены в трубочку — она явно прикладывала все усилия, чтобы не рассмеяться.