Эмма Ричмонд - Роковой мужчина

– Но если ты не принимала участия в пробах, как же тебе удалось стать самой красивой девушкой авиалинии?

– Потому что я случайно попала в кадр, когда они снимали внешний вид самолета! А я и понятия не имела, что где-то рядом находится оператор с камерой.

– Преднамеренная случайность?

– Нет! Почему ты так упорно отказываешься мне верить? Неужели я действительно кажусь такой расчетливой?

– Нет, не кажешься, – признал он, но уверенности в его голосе не было. – А потом?

Она пожала плечами.

– А потом они просмотрели запись и «открыли» меня, – сказала Гита с искренним смущением. – Но, увидев меня воочию и сравнив с той, что в фильме, решили, что я все же не подхожу, и отстали. Найди они достойную модель, обо мне бы вообще не вспомнили. Но никого подходящего найти не удалось, и тогда они снова сняли меня – но в этот раз я уже знала, что меня снимают, – и сразу попросили стать лицом рекламной кампании. Я отказалась. Тогда поговорить со мной пришел сам главный босс. Я все равно не хотела сниматься, но он заявил мне, что таков мой долг служащей авиалинии. Пришлось согласиться.

– А потом косметический гигант «Верлейн» увидел тот рекламный ролик и возжелал сделать тебя своим Лицом Года.

– Да.

– Так запросто, Гита?

– Ты говоришь так, словно я должна этого стыдиться, но я не стыжусь. Это была удача, чистая, настоящая удача. Просто я оказалась в нужном месте в нужный момент.

– И еще оказалась фотогеничной.

– Да.

– И никакой безумной страсти к пилоту?

– Нет. Никакой безумной страсти. Даже никакого легкого флирта. С Мэттью, моим единственным до тебя любовником, мы познакомились на вечеринке. Год были вместе. А потом разлюбили друг друга, – просто добавила она. Все еще ощущая необходимость защитить себя и оттого невольно злясь, она дерзко спросила: – А как все происходило у тебя?

– Женщины были, но страсти не было никогда. Думаю, я даже не верил в само ее существование – пока не встретил тебя. И это действительно великая страсть, не так ли, Гита? – спросил он мягко.

Покраснев, она опустила глаза и вздохнула. Он прав.

– Великая страсть – да, – сказала она тихо. – Но насчет всего остального я не знаю. Я не знаю, что ты любишь, чего не любишь, не знаю, что ты чувствуешь, как думаешь. Ты держишься на расстоянии, а твоя великосветская манера растягивать слова наводит на мысль, что ты считаешь себя существом высшего порядка, – выдавила она.

– Так оно и есть.

В шоке она уставилась на него.

– Почему?

– Потому что так оно и есть, – повторил он и улыбнулся медленной, открыто поддразнивающей улыбкой.

– Но тогда ты хотя бы не должен в этом признаваться! – сказала она с укором.

Он рассмеялся.

– Какая же ты наивная, Гита.

– Я и без тебя знаю, что я наивная! К тому же, глупая и растерянная!

И хочу влюбиться в тебя, но не знаю как, добавила она про себя. Я хочу, чтобы это стало чем-то особенным и чудесным, не таким, как сейчас.

– Я всегда держался особняком, – задумчиво сказал он. – Я не стадное животное, Гита. Самовлюбленный? Надменный? Возможно. – С мрачным видом, пожав плечами, он откинулся на стуле и сделал глоток кофе. – Не люблю врунов и ловкачей… – И, рассмеявшись, добавил: – Думаю, что я вообще не очень люблю людей. Предпочитаю свою собственную компанию. Люблю свои собственные мысли. Были люди, которые мне нравились, но я никогда ни в кого не влюблялся. Я помогу другу, но никому не позволю себя обмануть. И я очень люблю заниматься с тобой любовью. Вот и все, что я о себе знаю.

– Но ты не станешь сильно расстраиваться, если наши отношения закончатся, верно? – тускло спросила она. – Не станешь просить меня вернуться, если я захочу уйти?

Пристально глядя, как эмоции сменяют друг друга на ее очаровательном лице, он ответил негромко и честно:

– Нет, просить я не стану. А ты, Гита, стала бы просить?

– Нет. Думаю, я не из тех, кто просит.

Но мне будет тебя не хватать, подумала она. И мне будет больно. И я буду мучиться от мыслей о том, во что могли бы перерасти наши отношения.

– Чтобы просьбы возымели действие, – сказала она грустно, – думаю, нужно сильно любить.

– А ты в меня не влюблена, не так ли? – мягко спросил он.

– Нет. Я считаю тебя привлекательным, при виде тебя мое сердце бьется сильнее, я теряю голову и начинаю сходить с ума от желания. Когда ты касаешься меня, я словно таю внутри. Но ведь это не любовь, да, Генри?

Он посмотрел на свою чашку с кофе и поставил ее на стол.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, – беспомощно сказала она. – Я хочу знать, как мне в тебя влюбиться. Как сделать, чтобы и ты полюбил меня.

– И тогда все будет в порядке?

С легкой улыбкой она покачала головой.

– Не знаю. Возможно, я слишком много думаю. Слишком многого хочу.

– Но это лучше, чем, хотеть слишком малого.

– Да.

Посмотрев на него через стол, заглянув в его глаза, которые отказывались говорить с ней, она ощутила, как желание и тяга к нему снова зашевелились у нее в груди. Жажда, которую, казалось, она никогда не сможет утолить.

– Люби меня сейчас, Генри.

Его глаза потемнели, сверкнули, он усмехнулся.

– Потому, что секс – это все, что от меня можно поиметь?

– Нет, потому что… потому что это все, что у нас есть. Впрочем, неважно…

Порывисто поднявшись на ноги, она повернулась, чтобы уйти. Он встал, поймал ее за плечи, развернул и привлек к себе. Крепко и жадно.

– Здесь? Сейчас? Прямо на полу? – грубо спросил Генри.

Внезапно испугавшись, потому что перед ней был словно совсем незнакомый ей человек – опасный, сексуально одержимый, – она замотала головой, подняв на него умоляющие глаза.

Но он не обратил никакого внимания на ее взгляд, опрокинул ее на пол, прямо на холодный кафельный пол, и лег сверху. Потом расстегнул на ней рубашку, властно развел ее руки в стороны, когда она попробовала его остановить, и обнажил ее грудь.

– Генри, не надо!

– Надо.

Наклонив голову, он дотронулся до губ Гиты своими, ожидая ответной реакции, и получил ее. Возбужденная, жаждущая, охваченная стыдом и желанием, она вернула ему поцелуй, прижала к себе, позволила ему делать все, что ему хотелось с ней делать. Позволила уничтожить остатки своего внутреннего спокойствия. Он использовал язык, руки, даже шелковистость своих волос, чтобы возбудить ее. И когда она почти всхлипывала от жгучей страсти, умоляя его о пощаде, он наказал ее за высокомерие.

После, лежа на ней, поддерживая свое тело на локтях, он раскинул ее темные гладкие волосы по прохладным плиткам пола и взглянул в ее разгоряченное лицо.

– Ждешь, чтобы я извинился? – тихо спросил он. Она слабо помотала головой.

– Нет, – кивнул он, – потому что ты хотела именно этого. Мы оба хотели именно этого. Я тебя возбуждаю. Ты меня возбуждаешь. Вот, что так любит в тебе камера. Твою чувственность, твою сексуальность. Ту тебя, что спрятана внутри. Ту тебя, которую ты не хочешь выпустить наружу, потому что это тебя пугает. Не меня ты боишься, Гита, а свою натуру – боишься выпустить ее наружу, чтобы она тебя не поглотила.