Эмма Ричмонд - Роковой мужчина

Глубоко вздохнув, она медленно сошла вниз, открыла дверь, и Генри молча уставился на нее. В его глазах сверкнуло голодное выражение. Так же, наверное, как и в ее собственном взгляде.

– О Господи, – хрипло пробормотал он.

Ей хотелось эхом повторить его слова, она ощутила, что ее неодолимо, словно магнитом, тянет к нему. Тело невольно качнулось в его сторону, и она торопливо ухватилась за дверной косяк. Она сама создала эти правила. И она должна их придерживаться. Должна и обязана. Ей еще ни разу не доводилось видеть его таким официальным, в смокинге, и теперь она не могла оторвать от него взгляда. Он выглядел потрясающе, и если умудриться проигнорировать выражение его глаз, легкий румянец на скулах, то можно сказать, что сдержанно. Недоступно.

Шофер такси посигналил, и оба они вздрогнули, приходя в себя.

– Едем? – нетвердо спросил он.

– Да, – прошептала она.

Вечер оказался кошмаром. Она не помнила ничего из того, что говорилось вокруг нее, и даже не была уверена, что вообще что-либо слышала. Не имела ни малейшего понятия, какой именно писатель получил премию. Не обратила внимания, ни на каких фотографов! Она ела то, что лежало у нее на тарелке, но ее глаза оставались прикованными к Генри, только к Генри. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела были настроены на него, на его волну, ощущаемую только ею. Когда бесконечный ужин, наконец подошел к завершению, и они смешались с толпой прочих приглашенных, кто-то случайно толкнул ее. Она инстинктивно ухватилась за руку Генри, чтобы сохранить равновесие, и тут из его горла вырвался низкий звук, похожий на рык раненого зверя, и он резко, со свистом втянул в себя воздух.

– Не надо, – пробормотал он приглушенно. – Ради Бога, не прикасайся ко мне. Не сейчас, не здесь.

Обратив к ней взгляд, выдающий страшное внутреннее напряжение, он решительно поставил свой недопитый бокал на ближайший поднос и вынул из ее пальцев бокал.

– Я возьму для нас номер.

– Нет, – дрожа, прошептала Гита, но в ее голосе не слышалось убежденности.

– Да.

Отвернувшись от нее, Генри подозвал официанта, негромко сказал ему пару слов, передал несколько банкнот. Официант кивнул и поспешно удалился. Генри взял Гиту за руку, и она ощутила, как дрожат его пальцы и он – в точности, как и она сама – тяжело и с трудом дышит. Он вывел ее в вестибюль, и они направились к лифту, где уже стоял тот самый официант, держа наготове ключ от номера. Генри взял ключ, взглянул на него, кивнул и чуть ли не втолкнул Гиту в лифт.

– Генри…

– Не надо, молчи. – Он нажал на кнопку, прислонился к гладкой обивке лифта, неотрывно глядя на панель, а Гита смотрела на него со страхом во взгляде. Со страхом – и с жаждой. Голова кружилась, во всем теле она ощущала страшную слабость, ноги едва держали ее.

Лифт остановился, и Генри выпрямился, не глядя на нее, не касаясь ее. Он просто вышел из лифта, придерживая для Гиты дверцу. Как автомат, дрожа, не чувствуя пола под ногами, она последовала за ним и пошла по тихому, застеленному коврами коридору. Невидящими глазами она смотрела, как он отпирает дверь номера и распахивает ее перед ней, потом вошла внутрь.

– Генри, – слабо прошептала Гита и повернулась к нему. Он застонал, кинулся к ней и рывком притянул к себе.

– Я дал слово, – глухо произнес он в ее волосы и прижал ее к себе до невозможности крепко. – Но я не в силах его сдержать. Каждая минута убивает меня. – Он отогнул ее голову назад, посмотрел в ее прекрасное лицо – и начал целовать со страстью и жадностью, со всем нетерпением, накопившимся за неделю.

И она поняла, что пропала.

Обхватив его так же крепко, как он обнимал ее, она отвечала на его поцелуи с такой лихорадочной необузданностью, с такой страстью, что сама испугалась. Она едва помнила, как они избавились от одежды, только осознала, что она уже обнажена, что он тоже обнажен и делает с ней именно то, что ей так нужно, то, чего ей так хочется, и то, что, казалось, длится бесконечность. Они бормотали что-то бессвязное, невнятное, оба, охваченные отчаянной потребностью стать еще ближе, слиться в одно целое.

Его поцелуи были обжигающими, и она отвечала ему тем же, не уступая его страсти жаром и накалом своей собственной. Они казались двумя животными, двумя безрассудными созданиями, которые осознавали только одно: это им нужно больше, чем что-либо еще в мире, – вот это восхождение по стремительной спирали, начисто лишающее их мыслей и разума.

Он овладел ею прямо там, на ковре, напротив входной двери. И вознес ее на небеса. А она вознесла его. Потому что она нуждалась в нем так же, как и он – в ней. И когда по его телу пробежала дрожь, и он судорожно втянул в себя воздух, она закрыла глаза, прижимая его к себе, отказываясь отпустить его от себя. Точно так же, как это уже было раньше. В тот самый первый раз.

Ей казалось, что она не чувствует своего тела. Трясущимися руками и ногами, все еще обвитыми вокруг его талии, она крепко прижимала его к себе.

Зарывшись лицом в ее шею, ее волосы, приглушенным голосом он пробормотал, еще тяжело дыша:

– Гита…

– Только не говори, что тебе очень жаль, – попросила она нетвердо.

– Не буду.

– Не говори, что ничего не мог поделать, что мне не следовало притрагиваться к тебе. Не говори ничего такого, Генри, прошу…

– Не буду.

Они лежали на ковре еще несколько минут, заключенные в невероятно тесное объятие слившихся воедино тел. И, вероятно, с ужасно дурацким видом, в легкой истерике вдруг подумала она.

– Генри!

– Да?

– Что ты все-таки собирался сказать?

– Только то, что я не могу дышать.

Она хмыкнула – короткий звук, похожий на икоту. Ослабив руки на его спине, она позволила ему пошевелиться и поднять голову.

Он посмотрел в ее зеленовато-карие затуманенные глаза, и уголки его рта чуть дрогнули. Ее губы тоже, и невольная слабая улыбка озарила ее лицо и заставила засветиться глаза.

– Ты не злишься?

– Я безумно хотела тебя уже на крыльце, когда ты приехал за мной, – призналась она.

– А я всю неделю не мог работать, не мог прочитать ни одной рукописи. Все, к чему я прикасался, казалось мне тобой. Все, что я видел вокруг, напоминало мне о тебе. Я даже пошел к врачу, спросил его, можно ли заниматься любовью с беременной женщиной.

– И что он сказал? – тихо произнесла она.

– Сказал, что можно и это нормально. Мне показалось, что ему было смешно.

– Да. Но мне кажется, что вот так – не нормально, как ты думаешь? – спросила она, слегка нахмурив брови.

Он фыркнул, улыбнулся медленной, совершенно потрясающей улыбкой и начал смеяться. Опустив голову на ее плечо не в силах справиться со смехом, он попробовал заговорить, но не смог.

– Это совсем не смешно, знаешь ли. Нам наверняка нужна консультация у специалиста. Это уже выходит за все рамки.