Донна Клейтон - Мозаика жизни

Вопрос предполагал и ответ: потому что Чад — эгоистичный подонок. Именно так ему хотелось назвать брата. Но Люк заставил себя сдержаться. В который раз он сдерживался, не­навидя себя за это.

—Я только предложил ответить на любой ее вопрос. — Безмятежное выражение на лице Ча­да сменилось обиженным.

—Кофе попьешь без меня! — В Люке нарас­тало раздражение. Он составил все принесен­ное, кроме кофейника и одной чашки, на стол. Потом отрезал кусок пирога, положил на тарел­ку и добавил к чашке. После этого поднял под­нос и направился к двери.

—Куда ты?

—Наверх!

—Но… Дженни просила передать извинение. Она не хочет никакого пирога.

Подавленный гнев рвался наружу. Люк глу­боко вздохнул и сосчитал до трех.

—Чад, пирог всего лишь предлог. — Ему казалось нелепым объяснять очевидное. — Я хочу проверить, все ли с ней в порядке. Я уже говорил тебе, что по дороге сюда у нее была истерика.

—О, сейчас ничего похожего! — Чад пома­хал рукой в воздухе. — Она в полном поряд­ке.

—И все же я хочу увидеть это сам. — Люк шагнул к двери.

—Постой. А как же я?

—Ты? — Люк опять остановился, вопроси­тельно и нетерпеливо вскинув бровь.

—Ты забрал весь кофе. — Чад потянулся к тарелке с пирогом. — Как я могу без кофе на­слаждаться пирогом Мэри?

Рев отчаяния рвался из горла старшего бра­та. Он с трудом сдержал его.

— В кухне есть кофе! — И Люк быстро вы­шел из комнаты, пока не сказал или не сде­лал чего-нибудь такого, о чем потом будет жа­леть.

Он злился на себя даже больше, чем на Ча­да. Что он за человек, если не любит родного брата?

Маневрируя на лестнице с подносом, Люк размышлял о своей семье. Чад — он и есть Чад. Больше нечего сказать. И нечего об этом ду­мать! Все и так ясно.

Он отбросил мысли о брате и остановился у дверей Дженни. Сердце болезненно сжалось. Это была их спальня. Но прошло уже несколь­ко недель с тех пор, как они вместе спали в ней. Черт возьми, если бы только ему не при­шлось признаваться ей! Как бы он хотел, что­бы амнезия помогла исправить отношения между ними. Но так поступать нельзя. Он дол­жен рассказать ей правду. Если этого не сдела­ет он, то уж Чад непременно постарается, что­бы Дженни узнала о плачевном состоянии их брака — до того несчастного случая. Лучше пусть она услышит плохие новости от самого Люка.

Нехорошее предчувствие возникло у него, когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь.

Комната, казалось, кружилась и верте­лась, ныряла и шаталась в унисон со смятени­ем, охватившим ее мозг. Мысли пустились в дикую гонку, от которой волосы вставали ды­бом.

Она бежала в свою комнату в отчаянном по­иске убежища. И захлопнула дверь в тщетной попытке отгородиться от всех и вся — от стра­ха, паники, сомнений и отчаяния.

Но беды, от которых она пыталась убежать, никуда не ушли. Потому что они относились не только к Люку и Чаду. Они прежде всего каса­лись ее самой. И теперь были в ее голове. В ее мыслях.

Дженни забралась в большое кресло, поджав под себя ноги. Одну руку она положила под грудь, костяшки пальцев другой крепко прижа­ла ко рту. Широко раскрытые глаза метались по комнате, ничего не видя. Приступ паники вцепился в нее ледяными клещами. Она не ви­дела способа, как можно было высвободиться из этой ошеломляющей хватки.

«У Люка тоже есть секреты!»

Слова Чада повторялись в голове, словно эхо в горах.

Дженни спустилась к обеду, с явным облег­чением придя к выводу, что может положиться на мужа. Она решила, что ее физическая реак­ция на его присутствие — хороший признак. Люк заслуживает ее доверия — так Дженни расшифровала внутреннее послание. Это было хрупкое доверие. Новорожденное чувство, оно нуждалось в тщательной подпитке. Тем не ме­нее Дженни ухватилась за него обеими рука­ми.

Теперь от этой надежды не осталось ничего. Надежда растворилась, как клочок ткани, кото­рый погрузили в кислоту. И Дженни опять очу­тилась одна, не зная, кому верить, на кого опе­реться.

Раздался стук в дверь, и Дженни буквально подпрыгнула. Ей еле удалось сдержать стон ужаса. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось разговаривать. Зачем разговаривать? Ведь каждую услышанную фразу, каждое слово надо взвешивать, чтобы определить их правди­вость и точность. Она не в силах справиться с этим. Просто не в силах. По крайней мере сей­час.

—Дженни, это Люк, — донесся голос мужа из-за двери.

—Я хочу быть одна.

—Пожалуйста. — Он помолчал. — Я принес кофе и пирог Мэри.

Она не ответила. Была слишком занята — надо раздвинуть стены сомнения и отчаяния, смыкавшиеся вокруг нее.

—Послушай, Дженни, — снова попытался он. — У тебя огорченный голос. Позволь мне войти на минутку. — Он чуть приоткрыл дверь. Дженни застыла. Она боялась, что если шелохнется, то не сможет подавить стремление убе­жать.

Но куда бежать? Ведь предполагается, что это ее дом.

Очевидно, Люк принял ее молчание за раз­решение войти. Он сделал несколько шагов и поставил поднос на стол возле кресла.

—Тебе не стоит сидеть в темноте. — Он включил настольную лампу и сел на кушетку.

Он долго молчал, только смотрел на нее сво­ими темными глазами. Этот взгляд пробуждал в ней чувства, которым, она знала, нельзя дове­рять.

—Ты дрожишь, — заметил он, встал и, по­дойдя, взял ее пальцы.

Тепло его руки согревало, подобно костру в горах в холодную ночь. Боже, как она хотела, чтобы он всегда вот так держал ее руку! Но нельзя клевать на такую приманку. В особенно­сти теперь, когда ее мир превратился в сплош­ной хаос.

Медленно, но решительно она высвободила пальцы. И заметила, что на мгновение его глаза заволокла обида. Он моргнул, и взгляд стал обычным. Похоже, он мастерски прячет свои чувства.

Потом они сидели молча. Дженни изо всех сил пыталась сдержать тревогу, не дать ей вы­плеснуться. Ей не хотелось показывать ему свою слабость. Не хотелось разыгрывать еще одну сцену под названием «безумная женщина». Вроде той, что случилась днем по дороге сюда. Она сумеет прогнать страх. Просто ей нужно немного времени.

—Мне неприятно видеть тебя в таком состо­янии, — наконец заговорил Люк. — Мне не­приятно, что я не способен помочь избавиться от твоих страхов.

Ее непроизвольная реакция — протест. Из гордости или из желания сохранить хоть каплю самоуважения она не хотела показывать, что почти теряет контроль над собой. Опять.

—Дженни, только не возражай, — покачал головой Люк. — У тебя глаза полны ужаса. Это нельзя спрятать. — Он встал, сделал несколько шагов по комнате и снова повернулся к ней. — Я не имею представления, что сказал тебе Чад. Почему ты так огорчилась? Я строго наказывал ему не говорить сегодня вечером ничего такого, что могло бы расстроить тебя. — И со вздохом добавил: — Но у моего брата на этот счет соб­ственное мнение.