Долли Нельсон - Живи и люби!

Она покосилась на Тенгвальда, увидела, что у него приподнялся уголок рта, взяла стакан, сделала глоток и застонала от удовольствия.

— Вы спрятались.

Сигрид чуть не поперхнулась и вспыхнула от унижения. Он попал в яблочко. Хуже того: она сидела здесь, умирая от духоты, и пыталась убедить себя, что наслаждается замечательным вечером. Но признаваться в этом не следовало. Ни в коем случае.

Тенгвальд повернулся к ней; его сексуальные зеленые глаза требовали ответа.

Сигрид едва не застонала, а потом молча кивнула, признавая свое поражение.

— И напрасно. Я уже сказал, что не обращаю на это внимания.

Она застыла на месте.

Тенгвальд посмотрел на горизонт, где темное небо смыкалось с черной водой, и пробормотал:

— А оно все равно не проходит.

Святая правда… Кому это и знать, как не ей?

— Наоборот, с каждым днем становится все сильнее.

Разве она не пришла к тому же выводу?

После этих слов воцарилось молчание.

Наконец он поставил стакан на аккуратно подстриженный газон.

— Сигрид, я рад, что вы живете здесь. Думаю, вы сами это знаете, — негромко промолвил он. А потом с чувством добавил: — Вы мне нравитесь. Очень нравитесь.

От страха у нее безудержно забилось сердце.

— Вы поразительная женщина. Вы красивы и…

Она насмешливо фыркнула, и этот звук заставил Тенгвальда осечься. Было видно, что он готов обидеться.

— Я говорю совершенно серьезно. Сигрид, вы действительно необыкновенная. Сначала вы думали, что меня привлекли ваша боевая раскраска и одежда от модного дизайнера.

Боевая раскраска? В других обстоятельствах Сигрид непременно улыбнулась бы такому определению основы, теней для век, туши для ресниц, карандаша для бровей и губной помады — арсенала, который помогал ей выглядеть профессионалом.

— Но когда вы перестали пользоваться… всем этим, — продолжил он, — моя тяга к вам только усилилась. Это мы уже выяснили. И обсудили.

Сигрид надеялась, что ее решительная метаморфоза позволит уменьшить их чувство друг к другу. Но быстро поняла, что совершила роковую ошибку. Это только подлило масла в огонь.

Она сопротивлялась изо всех сил, однако не могла побороть свое влечение к Тенгвальду, усиливающееся со все возрастающей скоростью.

— Вы знаете, что я считаю вас обворожительной. Но чувство, которое я к вам испытываю, куда сильнее простого физического влечения. Об этом мы еще не говорили. До сих пор нам не хватало смелости назвать это явление его настоящим именем.

Слова Тенгвальда заставили Сигрид выпрямиться и обратиться в слух. Она не верила своим ушам. Кажется, он не только назвал ее обворожительной, но и сказал, что у него это не просто физическая тяга…

Взволнованная услышанным до глубины души, она напомнила:

— Не следует затрагивать опасную тему. Кажется, мы договорились не обращать на это внимания.

Тенгвальд нахмурился.

— Но я хочу, чтобы вы знали… Вы очень многому меня научили.

Сигрид широко раскрыла глаза — это было единственным признаком ее удивления.

— Вы были правы, когда говорили, что я не слишком похож на отца…

Он рассеянно провел пальцами по своему подбородку.

— Я действительно люблю свою работу. И отдаюсь ей с головой. Но, как ни странно, после приезда Ловисы и Лотты я то и дело отвлекаюсь и думаю о них. Пытаюсь представить себе, чем они занимаются. Где гуляют. Что делают. Какие новые открытия совершают. И не могу дождаться вечера, чтобы услышать рассказ об их впечатлениях… Но вы были правы и в другом. Будь эти дети моими, я ощущал бы то же самое, только еще сильнее.

Их взгляды встретились.

— И о вас я думаю тоже. Целыми днями. Я… я… — Он прервался, крепко сжал губы и судорожно проглотил слюну. — Я с нетерпением жду обеда, чтобы узнать, как прошел ваш день.

Тенгвальд облизал губы.

— К вечеру желание уйти из лаборатории становится таким сильным, что я не могу ему сопротивляться. Отец не испытывал ничего подобного ни к матери, ни к нам с сестрой. Просто не ощущал этих чувств. Иначе он не смог бы бороться с ними.

Сигрид затопило блаженное и сладкое тепло. Она была довольна, что сумела переубедить Тенгвальда. Наконец-то этот человек стал думать о себе по-другому. Он удивительно милый, добрый, заботливый и искренне любит своих племянниц. Слышать, что Тенгвальд целыми днями думает о ней и не может дождаться вечера, тоже было удивительно приятно. Как ни странно…

— Сигрид, я прекрасно знаю, что у вас большие планы на будущее.

Он сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в холодную воду. У Сигрид, со страхом ожидавшей продолжения, замерло сердце.

— Но, — продолжил Тенгвальд, — вы не думаете, что нам нужно как следует изучить… это? — Он помахал рукой в воздухе. Его жест мог означать только одно: их взаимное чувство.

Сигрид показалось, будто Тенгвальд проник в ее грудь и украл сердце. Между ребрами стало пусто, тем не менее она продолжала жить и дышать.

Настоящая любовь — чудо. Эта мысль заставила Сигрид помертветь.

Она любит его!

— Нам может быть хорошо вместе. — Голос Тенгвальда был ласковым, как ветерок с моря. — Конечно, у меня есть работа. Но для путешествий тоже найдется время. Я летаю и в Европу, и в Америку несколько раз в год. Вы очень умная женщина, Сигрид, — нежно продолжил он. — Это одна из причин, из-за которых меня тянет к вам. Вы достаточно сообразительны, чтобы… найти мне место в вашем будущем.

От этих слов Сигрид пришла в смятение. В ее мозгу образовался настоящий хаос.

Тенгвальд начал поглаживать ободок стакана, стоявшего на траве. Сигрид с благодарностью уцепилась за это проявление робости, позволившее ей справиться с собственными эмоциями и взять себя в руки.

Она не была умной женщиной. Ее никогда не считали умной и, возможно, никогда не будут считать. Многие в Туресунне смотрели на нее сверху вниз. Если Тенгвальд узнает правду (от этой мысли у нее застыла кровь в жилах), то тоже будет смотреть на нее сверху вниз.

Он поднял взгляд.

— Мы оба — умные люди. И просто обязаны справиться с этим.

Сигрид почувствовала, как в ее сознании все пришло в хаотическое движение, а душу охватило смятение, похожее на панику. Сделав судорожное глотательное движение, она бросила на Тенгвальда испуганный и осуждающе холодный взгляд.

Его зеленые глаза потемнели от недоумения, боли и гнева.

— Вы смотрите на меня так, словно я только что сделал самое недостойное предложение, которое вы когда-либо слышали.

Она понимала, что успешно втерла ему очки. Тенгвальд и представления не имел, что она совсем не та, за кого себя выдает. Сигрид подумала, что она преуспела настолько, что он остался бы слепым и глухим даже в том случае, если бы узнал правду от нее самой. Чего она делать не собиралась. Ни за что! Такого унижения она просто не вынесет.