Мэри Бэлоу - Классовый вопрос

Он пожал плечами.

– А, тоска зеленая.

– Глупости! В мальчиках есть нечто, заставляющее их считать, что выражать энтузиазм по поводу чего-либо и демонстрировать любые другие чувства, кроме презрения и недовольства, недостойно мужчины. Это очень непривлекательно.

– Я и не пытаюсь привлечь тебя.

Они помолчали.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она. – Если так, то я уйду. Даже, несмотря на то, что это ты не на своей территории .

Он повернул голову и посмотрел на нее. Она действительно была хорошенькой маленькой штучкой. Сейчас она вся одни большие, задумчивые синие глаза.

– Анна, – начал он и почувствовал себя ужасно глупо, потому что не знал, что сказать дальше. Он и забыл, что имел обыкновение называть ее так, потому что имя Аннабель казалось ему слишком девчачьим.

Она улыбнулась.

– Ты единственный, кто звал меня так. Помнишь тот день, когда я взобралась на дерево, и потребовался час с лишним чтобы спуститься с него? Никогда больше я не была так напугана.

Он действительно помнил. Удивительно, но он помнил, как у него тряслись колени при мысли, что ему придется проявить героизм и лезть на дерево, чтобы спасти ее, чтобы помочь ей спуститься вниз. Но она сделал это сама, без единой просьбы или мольбы о помощи.

– Помню, – ответил он.

– Ты сказал мне, что я храбрая. Это самый прекрасный комплимент, который я когда-либо получала. Возможно, до сих пор.

Она засмеялась.

– У тебя была привычка, – припомнил он, – ловить рыбу и отпускать ее назад. Будто девчонка .

– Я и есть девочка, – ответила она и их взгляды встретились.

Он почувствовал возвращение той неловкости, которую ощутил, когда снимал ее с лошади и ее тело, опускаясь, скользнуло вдоль его. Ему стало жарко, дыхание перехватило.

И это из-за нескладной девчонки, которая задирала нос, когда видела его в церкви.

Ее левая щека, та, которую он мог видеть, вдруг залилась румянцем. Возможно, она тоже вдруг ощутила неловкость.

– А я влезу на вершину дерева быстрее тебя, – вдруг заявила она.

– Это ребячество , – бросил он.

Но она вскочила и понеслась к дубу. Подбежав к нему, стала быстро взбираться. Перед ним мелькнули тонкие ножки, обутые в сапожки для верховой езды, и краешек белой юбки из-под амазонки.

С минуту он наблюдал за ней. Он надеялся, что она не застрянет на полпути или, хуже того, наверху. Он надеялся, что она не станет взывать о спасении.

Но он знал, что взывать она не будет.

Она спасет себя сама. Он чувствовал, что в этом она ничуть не изменилась.

Он презирал себя за то, что по-прежнему неравнодушен к ней.

Как зубоскалили бы над ним его приятели!

Он последовал за ней.

Какое-то время они молча карабкались, пока она не начала смеяться, звонким, неудержимым смехом. Он тоже засмеялся, и выбрал другой путь к вершине, чтобы догнать и перехватить ее. Они встретились намного выше ветвей, где играли, когда были маленькими. Она непринужденно уселась на развилку между стволом и веткой, растущей слегка вверх. Он стоял на другой ветви сбоку от нее, обхватив ствол рукой. Их окружала густая зелень. За нею кое-где проглядывала синева неба и ее синий отсвет в реке под ними.

– Боишься? – спросила она.

– Нет.

– Лгунишка!

– А ты? – спросил он.

– Нет.

– Лгунишка!

Оба глупо фыркнули, и он принялся осторожно опускаться, пока не сел боком на свою ветку. Их плечи почти соприкасались.

– И как мы собираемся слезать? – спросила она и снова рассмеялась.

– Возможно, нам придется провести здесь остаток нашей жизни, – заключил он.

– Надеюсь, что нет, – заметила она. – Если я не вернусь в течение часа, один грум в наших конюшнях будет очень беспокоиться. Он должен был ехать позади меня, но я убедила его, что в этом нет необходимости, так как обещала не покидать пределов парка. Я думаю, он хочет верить, что эта идея исходит от моего отца, но подозревает, что это не так.

Он повернул голову и посмотрел на ее профиль. У нее все еще было лицо ребенка. Хотя не совсем. Она уже не походила на маленькую девочку с пухлыми щечками, с которой он когда-то играл. Она обещала стать красавицей, когда немного подрастет и когда у нее появятся груди, бедра и все прочие полагающиеся округлости. Возможно, она выйдет замуж за герцога, маркиза или за графа. Возможно, даже за принца.

Иногда его бесил тот факт, что он не принадлежал ее классу и никогда не будет ему принадлежать, несмотря на все свое образование и все деньги своего отца.

Впрочем, ему не очень и хотелось, чтобы она вышла за него.

Она повернула к нему голову и перехватила его изучающий взгляд.

Она улыбнулась.

– Реджи, расскажи мне о своей школе. Расскажи мне о себе. У меня куча кузенов, друзей и знакомых. Но я никогда не забывала тебя.

Его поразило то, что она может с такой легкостью раскрыть себя, дать повод быть отвергнутой и презираемой. Он никогда бы не смог сказать ей такое, даже если бы это было правдой. Возможно, в этом и заключалось фундаментальное различие между мужчиной и женщиной.

Но… она никогда не забывала его.

– Школа – довольно забавная штука.

– Неужели?

И он вдруг обнаружил, что рассказывает ей о школе, об учителях, о своих одноклассниках. Он выбирал истории, которые могли бы ее рассмешить. Он рассказывал о путешествиях с родителями, об Озерном крае, о Горной Шотландии, горе Сноудон и замке Харлех в Северном Уэльсе. Он рассказывал ей о своих родственниках, живущих на севере Англии, которых они навестили и которых, казалось, было больше, чем звезд на небе – громогласных, шумных и любящих.

Она рассказала ему о своей гувернантке, о своей учебе, о своих поездках к родственникам в их загородные имения, о поездках в Бат и Бристоль. Он посмеивался и даже от души хохотал над некоторыми из ее историй.

– Ох, Реджи, – наконец сказала она, – как же чудесно видеть тебя снова. Сегодня я повеселилась больше, чем за все лето.

Едва ли он мог сказать то же самое о себе. Он провел пару недель в Корнуолле у одного особенно веселого школьного приятеля. Он ходил под парусом и плавал в море, взбирался на скалы у моря – только взбирался, верхом скакал по пустошам, играл в крикет и занимался множеством других увлекательных дел.

– Ты придешь снова? – спросил он.

– А ты?

– Я спросил первым, – сказал он. А затем, в порыве великодушия, добавил, – Ладно, первым и отвечу. Да, я приду снова.

– Завтра? – спросила она.

– Возможно, – небрежно ответил он. – Если не будет никаких других дел, если не пойдет дождь, и если мне захочется.

– Ну что ж, а я вообще никогда сюда не приду, – объявила она, потом со злым смехом, закинула ноги на ветку и стала спускаться. Она спускалась так, словно в ее теле не было ни единой косточки. И смеялась, пока не достигла земли.