Диана Рейно - Небесная птаха

Интересно, был ли Дик уверен в том, какие чувства испытывает к ней, к Мирабель?

И почему она так уверена, что он должен испытывать к ней какие-то чувства?

Ей кажется или все зашло слишком далеко? Многие пары с такой отправной точки, как у них, катятся прямиком к свадьбе.

Может ли Дик расценивать их союз как мимолетное приключение, пусть и весьма романтическое?

Мирабель надеялась, что нет: все-таки он принял большое участие в ее судьбе… Для мимолетного приключения он слишком близко к сердцу принял все ее передряги.

Но он ни разу не говорил о том, что их отношения являются для него чем-то действительно серьезным.

Мирабель отогнала от себя пасмурные мысли, перевернулась на спину и посмотрела в небо, заслонившись от солнца ладонью.

Небо было чистым, сияющим, без крохотного пятнышка или облачка.

Мирабель с удовольствием увидела бы на этом небе хотя бы одно пятнышко. Ей вполне хватило бы одного… Если бы это пятно начало разрастаться, приближаться и в конце концов превратилось бы в славный серый самолетик.

Она уже начала отчаянно скучать по Дику. Он вдохнул новый смысл в ее жизнь, вернул вкус к ней, ко многим замечательным вещам, о которых она уже практически забыла. Наслаждение сном, отдыхом, поездками, новой музыкой, изысканной едой, полетами, небом, хорошим настроением, прикосновениями и ласками другого…

Карандаш продолжал скользить по страницам блокнота. Из небытия на бумаге появлялись наброски и этюды. Высокая трава, крыло биплана, летные очки, профиль Дика, очертания его фигуры, бредущей по дикому полю, крыши домов, автомобильный капот, ветровое стекло, юркий и озорной воробей, сильно смахивающий на самолет…

Чтобы не обгореть окончательно, Мирабель собрала покрывало, блокнот и карандаш, бутылку с водой и спустилась с крыши в дом. Проходя через гостиную, она вдруг заметила, насколько в ней пусто, насколько в ней безликие, безжизненные стены. Уже почти механически Мирабель подошла к той стене, возле которой было меньше всего мебели, и подняла было руку с зажатым в ней карандашом… но вовремя опомнилась:

— Нет, тут нужно что-то другое, — вслух объявила она.

Из закромов были извлечены большие малярные кисти.

— Ну, за неимением ничего другого…

Обнаружились также краски — красная (видимо оставшаяся после покраски ставен), синяя, коричневая, бежевая, зеленая и немного оранжевой.

— Так-с, — вслух произнесла Мирабель, — посмотрим, что тут можно сделать.

Прямо поверх уже имеющейся на стене краски она принялась размашистыми движениями наносить бежевую.

— Это будет основа. Как тончик набросать, — рассмеялась она.

Сколько хватило длины рук, она покрыла стену слоем бежевой краски. Сделала перерыв, напившись чаю и съев двухэтажный сандвич. Потом поверх бежевой краски стала наносить пятнами и четкими линиями другие краски.

Спустя несколько часов работы Мирабель отошла от стены подальше и внимательно осмотрела результат.

Рисунок вышел одновременно и в излюбленной для художницы графической манере, и в то же время Мирабель словно вдохнула в него что-то новое. На дерево, крепко и уверенно растущее из темной почвы, наползала нежно-зеленая дымка кудрявой листвы. Солнце будто просвечивало сквозь зелень, подмигивало и обещало радостное будущее. Это было словно сюрреалистический пейзаж, в котором одни мазки не всегда завершали или дополняли другие, но при этом манера исполнения поражала вдохновением и энергией. Мирабель и сама от себя не ожидала подобного, но факт оставался фактом — за сегодняшний день она нарисовала столько рисунков, сколько ей за целый год не довелось сделать. Определенно, этот мужчина очень положительно влиял на нее… Жаль только, что он куда-то запропастился.

Гостиная самой Мирабель теперь напоминала отчасти приют умалишенных, отчасти комнату, отданную на растерзание чересчур активным детишкам. Она позабавилась от души, но все-таки в рисунке неизменно угадывался ее фирменный стиль и почерк.

Мирабель улыбнулась и отправилась отдыхать.

Весь следующий день она отдыхала, принимала ванну с душистой морской солью, занималась собой. Маникюр и педикюр, до которого у нее давно не доходили руки. Натирание тела ароматным скрабом, после которого кожа словно засветилась. Освежающая маска для лица с ароматом мяты… Посмотрев в зеркало на великолепие, которое получилось в результате этих процедур, Мирабель внезапно поняла, чего ей больше всего не хватает.

Ей повезло — парикмахерская еще работала, а клиентов почти не было.

— Как вас подстричь? — Мастер с собранными в аккуратный пучок льняными волосами, облаченная в фирменный передник, взяла в руки расческу и тяжелые ножницы. Она выжидательно посмотрела на Мирабель. — Хотите что-нибудь конкретное?

Та отрицательно помотала головой:

— Я просто очень давно не была в парикмахерской. Слишком давно. Пожалуй, нужно просто подстричь кончики, освежить прическу.

— Укладку делать будем? — уточнила мастер.

— Да, обязательно.

— Может быть, хотите отрезать челку?

— Ой нет, ни в коем случае. Иначе я стану похожа на готического подростка. Придется идти в скобяную лавку и продевать себе в нос гвоздь или кольцо.

Мастер слегка улыбнулась и принялась за работу. А Мирабель запоздало удивилась себе: раньше за ней не замечалось подобных вспышек остроумия.

Выйдя из парикмахерской, Мирабель почувствовала в себе совершенно логичное для всякой женщины желание соответствующим образом завершить процесс обновления.

А именно: требовалось пойти и купить красивое платье.

Мирабель не стала сокрушаться о том, что все самые знаменитые бутики находятся далеко отсюда, в Нью-Йорке. Она просто вспомнила о том, что дома у нее в гардеробе преобладают клетчатые ковбойки, мешковатые джинсы и растянутые свитера. «Но ведь так больше продолжаться не может», — подумала она и отправилась в магазин.

Магазин женской одежды смог предложить четыре варианта нарядов, по размеру подходящих Мирабель. Это было лимонное платье-футляр, свободное платье цвета лаванды, талия у которого начиналась под грудью, нечто алое, блестящее, как латекс, и столь же вызывающее («Не иначе в наш городок попало по ошибке или в качестве шутки», — подумала Мирабель), и зеленое платье ниже колена. Примерив по очереди все четыре платья, Мирабель поняла, что двух мнений тут быть не может: платье цвета лаванды делало ее глаза загадочными, кожу — изысканно бледной, а фигуру — на редкость женственной; заканчивалось же оно на несколько пальцев выше колен, что отвечало интересам Мирабель.

— Я беру его, — решительно сказала она.

Продавец назвал ей смешную цену.

— Вам повезло, — сказал он, — у нас как раз распродажа. Носите, пусть оно принесет вам счастье.