Барбара Картленд - Проданная невеста

Наконец уже в отчаянии, она заказала платье, еще не вполне дошитое. Мадам Бертен заверила ее, что к вечеру все будет сделано.

Платье оказалось немного более изысканным и нарядным, чем те, которые у Эйлиды уже были.

А что, если Доран его не одобрит?

Но в конце концов, не станет она делать все только по его указке! Почему бы ей не одеваться так, как она сама желает?

Эйлида заглянула еще в два или три модных магазина и не могла удержаться, чтобы не зайти в книжную лавку.

Она обнаружила книгу в необычайно красивом переплете, в которой были описаны самые замечательные в архитектурном отношении здания Англии, в том числе, разумеется, и Блэйк-холл.

Ей пришло в голову, что Дорану понравился бы такой подарок. Заплатить за книгу придется, увы, его собственными деньгами, но надо надеяться, он не посетует на такую вольность.

Книга была очень дорогая; Эйлида попросила ее завернуть и взяла с собой.

Пусть это хоть отчасти смягчит то обстоятельство, что до сих пор она была только «берущей», но не «отдающей».

Доран, вероятно, поймет, что ей станет легче, если она сделает ему подарок. Когда-нибудь — к сожалению, неизвестно когда — она вдруг да вернет ему эти деньги.

Эйлида вернулась на Беркли-сквер и в одиночестве съела второй завтрак.

Ее заинтересовала купленная книга, и она решила ее почитать. Но сначала, наверное, стоит сделать дарственную надпись; девушка села за письменный стол и написала на титульном листе:

«Дорану — первый подарок от Эйлиды».

Ожидая, пока высохнут чернила, она вдруг подумала: а что, если написать иначе — «С любовью от Эйлиды»?

Но это было бы неправдой, само слово «любовь» никогда не было сказано между ними.

До знакомства с мадам Бертен Эйлиде никогда не приходило в голову, что раз Доран так хорошо разбирается в дамских туалетах — о чем мадам твердила неустанно, — значит, в его жизни было немало женщин.

Теперь она вдруг подумала об этом, и была буквально потрясена.

Впрочем, до чего же она глупа!

Само собой понятно, что английский джентльмен, привлекательный внешне, отличный наездник да к тому же очень богатый, должен иметь успех у женщин.

Дэвид, например, с невероятной выразительностью живописал, как его обольщали в Лондоне. Но Дэвид еще очень молод, а у Дорана за те десять лет, что разделяли его и Дэвида, ясное дело, было немало романов.

Соображения такого рода раньше просто не приходили в голову Эйлиде, но теперь невероятно взбудоражили.

Что, если Доран, безразлично относится к ней просто потому, что она менее привлекательна, чем другие его женщины? А может, он и сейчас любит другую?

Может, именно у этой другой он был вчера и вообще ради нее; вернулся в Лондон?

Если все это не связано с другой женщиной, почему он так скрытен?

Проще простого было бы сказать, что он должен уехать из Лестершира в связи с неотложным делом. Она бы это поняла, ведь он говорил, что нажил состояние благодаря торговым операциям.

Если он вернулся ради женщины, он не сказал бы правды, не захотел бы, чтобы Эйлида узнала, кто эта женщина.

Эйлида ходила взад и вперед по библиотеке, гадая, как выгладит эта неведомая женщина и настолько ли она хороша, чтобы Доран никогда не мог ее забыть.

Эйлида находилась в полном одиночестве, и воображение ее разыгралось не на шутку — она словно грезила наяву.

Она придумывала множество историй, в которых Доран был увлечен, очарован и покорен прекрасными женщинами, нисколько не похожими на нее самое.

Брюнетки или рыжеволосые, они, как на подбор, были остроумны, занимательны и умны. Каждая обладала чувственным, гибким изяществом, змеиной грацией движений.

В конце концов, измученная до изнеможения подобными мыслями о Доране, Эйлида присела на стул возле открытого французского окна и заставила себя заняться чтением книги, которую собиралась подарить ему. Иллюстрации в книге были чудесные, каждый дом художник изобразил с большим мастерством. Блэйк-холл выглядел на картинке внушительно и очень красиво.

Чувство тоски по родному дому внезапно овладело Эйлидой. Ей не просто хотелось туда вернуться, ей хотелось, чтобы там она оказалась вместе с матерью и отцом.

Почему, ну почему они ее покинули?

Слезы затуманили глаза, но в то же время отчего-то померк солнечный свет. С удивлением Эйлида сообразила, что через французское окно кто-то вошел в комнату. Сначала она не разглядела, кто это. Она вытерла слезы, глянула — и ахнула.

Китайцы, которых она уже видела дважды, находились в комнате и стояли по обе стороны от Эйлиды.

Она смотрела на них в оцепенении, пока человек с косой не поднес палец к губам и не произнес шепотом:

— Никакой… шум!

Он говорил так странно, что Эйлида решила немедленно закричать — только бы лакей в холле услышал этот ее крик!

Китаец, видимо, догадался о ее намерении. Он вытянул руку, в которой блеснул острый нож, и кончиком этого ножа коснулся шеи Эйлиды.

— Вы… идти! — все так же отрывисто прошептал он. — Леди… Идти… быстро!

Конец ножа по-прежнему касался кожи Эйлиды, она не могла удержать дрожь.

С ужасом она подумала, что, если издаст хоть звук, ее полоснут ножом, и никто даже не услышит ее крика.

— Леди… идти! — еще раз повторил китаец.

Не смея сопротивляться, Эйлида встала и последовала за китайцами в маленький садик. Там было полно цветов; высокая стена отгораживала садик от улицы, и никто не мог увидеть, что там происходит.

Выбора не было, и Эйлида продолжала идти следом за китайцем с ножом в конец сада, где находился вход в конюшню. Второй китаец шел позади нее. Видеть этого она не могла, но предполагала, что и он вооружен ножом и в любую минуту может всадить этот нож ей в спину.

Сад кончился, все трое вступили в узкий проход, ведущий к конюшне.

Если грумы находятся в конюшне, они могут спасти Эйлиду.

Запахло сеном и кожей; Эйлида слышала, как лошади топчутся в стойлах. Ни одного из грумов она не видела, пока не дошла вместе со своими страшными спутниками до конца конюшни. Здесь до нее донеслись голоса и мужской смех.

Три грума увлеченно глазели на китайца, который показывал им фокусы с колодой карт.

Эйлида открыла рот, чтобы крикнуть, но кончик ножа снова коснулся ее шеи, и она промолчала.

Китаец отворил дверь конюшни.

Снаружи, очень близко, так что Эйлиде пришлось сделать всего два или три шага по открытому пространству, стояла закрытая карета.

Это средство передвижения выглядело очень необычно и ничуть не напоминало экипажи, принадлежащие Дорану.

Эйлида вынуждена была сесть в карету.

Сиденье было твердое, без подушки. Китаец с косой уселся рядом с Эйлидой, а его спутник — напротив.

Они двинулись с места немедленно. Эйлида была в отчаянии: ее похитили, и Доран никогда не узнает, куда она делась.