Маурин Ли - Танцующие в темноте

Миссис Аттертон прохладно поцеловала меня в щеку.

— Давно мы тебя не видели, дорогая. Что ты творишь с моим сыном?

— Насколько мне известно, ничего, — ответила я, пораженная. Неужели Джеймс рассказал ей о наших проблемах? Или миссис Атертон сама догадалась? Все-таки она его мать.

Из Лондона приехала сестра Джеймса, Анна, с мужем и двумя детьми. Раньше я никогда с ней не встречалась и с трудом могла поверить, что в университете она слыла анархисткой. Ее муж Джонатан, дилер из Сити, оказался общительным мужчиной в дорогих очках со свежим лицом и аккуратными каштановыми волосами. Так же аккуратно выглядели и их дети — мальчики в белых рубашках, серых пуловерах и шортах. Они оказались хорошо воспитанными и говорили мало, даже когда родители пытались их разговорить. Я вдруг затосковала по ярким, живым лицам Мелани и Джейка, совершенно не способных сидеть тихо, сколько бы их ни утихомиривали. Мне хотелось обсуждать мебель для сада и разрисованные узорами футболки. А вместо этого пришлось слушать разговоры Джонатана о рынках с повышением курса и о рынках с понижением курса, о краткосрочных, долгосрочных и среднесрочных ценных бумагах, об акциях и облигациях. Недавно он ухитрился взять сто тысяч чистыми на одной очень рискованной спекуляции в Индонезии, в которой другие побоялись принять участие. Лицо Анны сияло от восхищения, когда она наклонилась и погладила его по подбородку.

— Ты такой умный, дорогой!

Пока мы ели, Джеймс так пристально смотрел на меня, что мне стало неловко. Потом мы перешли в просторную гостиную, обитую вощеным ситцем, где он уселся на подлокотник моего стула и гордо выпрямил спину. У меня было такое чувство, будто он поставил на мне свое тавро.

Джонатан издал неуместный высокий смешок и сказал Джеймсу:

— Насколько я понимаю, братец, ты перестал заигрывать с левыми? Или все еще ходишь на демонстрации к этим несчастным докерам?

— Нет, уже некоторое время не хожу, — сказал Джеймс.

До сих пор мистер Атертон открывал рот только для того, чтобы положить в него очередной кусок; его взгляд был где-то далеко, словно он думал о других вещах — вероятно, о бизнесе. Сейчас он заговорил с презрением в голосе:

— Лоботрясы, не знают, с чьих рук едят. Пора бы им уже заняться работой.

Я понятия не имела, поддерживаю я правящие круги или настроена против, придерживаюсь правых или левых взглядов, но одно знала — у меня кровь закипела в жилах, когда я услышала, как человек с толстой сигарой, у которого три гаража, называет докеров «лоботрясами». Жаль, что я не знала достоверных фактов и цифр, которые могла бы привести в защиту докеров. Я не знала об этом конфликте ровным счетом ничего, кроме того, что он существует. Я вскочила на ноги.

— Извините.

Сидя в ванной, облицованной кафелем «воды Нила», с ковром под цвет всех деталей, и глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале, я с безграничным облегчением поняла, что напрасно трачу время Джеймса. В его семье я чувствовала себя чужой. Если бы я любила Джеймса, я в конце концов приняла бы их такими, какими они были, а так — я изо всех сил старалась вести себя пристойно, но не любила его и знала, что никогда не полюблю.

— Хорошо, что я пришла, — прошептала я. — Это помогло мне принять решение, раз и навсегда.

Когда я вышла, Джеймс слонялся на лестничной площадке, и я почувствовала приступ злости. Мне захотелось сказать что-то грубое и жестокое, типа: «Ты хотел зайти посмотреть, как я писаю?»

Он посмотрел на меня, и мне стало противно от униженного обожания в его взгляде.

— Ты такая красивая в этом платье, — сказал он осипшим голосом. — Тебе идет красный. — Он хотел обнять меня, прикоснуться лицом к моим волосам, но я оттолкнула его. Он похлопал по своему карману. — У меня для тебя подарок, кольцо.

— Оно мне не нужно!

— Но, Милли… — Его рот страдальчески искривился. — Дело в том другом парне, с которым ты встречаешься?

— Я ни с кем не встречаюсь, по крайней мере, тот, с которым я встречалась — просто друг. У меня нет никого, Джеймс. Никого! — Последнее слово я подчеркнула неестественно визгливым криком, чтобы внушить ему, что я свободна — и он тоже свободен, может меня забыть и искать кого-то другого.

Мы начали спорить. Он отказывался верить, что я говорю серьезно. Анна, должно быть, услышала повышенные голоса. Она вышла в холл внизу.

— У вас там все в порядке? — прозвенел на лестнице ее смех. — А-а, небольшое выяснение отношений. — Она сделала вид, что возвращается в комнату.

У Джеймса остекленели глаза, лицо распухло и покраснело. Я не узнавала этого человека. Любовь ко мне изменила его в худшую сторону.

— Не может быть, что все кончено, — упрямо твердил он.

— Может, Джеймс. — Я боялась, что он ударит меня. Он сжимал и разжимал кулаки, словно ему не терпелось пустить их в ход. Я сделала то, чему не перестаю удивляться до сих пор, — положила руки ему на шею и крепко обняла его.

— Джеймс, я не подхожу тебе, — горячо прошептала я. — Разве ты сам не видишь? В том, как ты меня любишь, есть что-то ненормальное. — Я гладила его шею. — Ты встретишь кого-то другого, кого полюбишь по-другому, и у вас все будет чудесно. — Я отстранилась. — Прощай, дорогой, — сказала я мягко.

Он помолчал, глаза его уже не были стеклянными, но были полны страдания и шока. Мне показалось, хотя я не была уверена, что в них появилось понимание того, что я права.

Я сбежала по лестнице, открыла дверь гостиной и сказала срывающимся голосом:

— Я ужасно сожалею, но мне пора идти. Большое спасибо за угощение, все было чудесно. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте, — попросила я, увидев, что миссис Атертон поднимается. — Не надо меня провожать, я сама.

Когда я вернулась в Бланделлсэндс, было уже больше девяти. Первым делом я позвонила матери. Алисон все время молчала, но не слишком огорчилась из-за незнакомой обстановки.

— Она не щелкала пальцами, как обычно, когда расстроена, — сказала мама удовлетворенно.

С чувством облегчения я небрежно повесила платье в шкаф и приняла ванну. Потом я посмотрела по телевизору фильм Вуди Аллена и легла в постель с книгой и стаканом теплого молока, довольная и расслабленная.

Сразу после полуночи зазвонил телефон. Только бы это был не Джеймс, умоляющий предоставить ему второй шанс, — или третий — мне уже все равно какой. Я подняла трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью, — это оказался Питер Максвелл, который жизнерадостно сказал:

— Привет! Я только зашел и решил тебе позвонить. Хорошо провела день?

— И хорошо, и не очень хорошо. Я порвала со своим парнем. Не очень-то приятно.

— Это тот здоровяк, что был с тобой на вечеринке?

— Верно.

— Я и не знал, что ты с ним до сих пор встречаешься. Определенно не твой тип.