Людмила Леонидова - Изумруды для русалки из Сан-Франциско

Хозяин ночного ресторана, искренне сочувствуя Ане, пробовал подобрать ей другого аккомпаниатора. Но у нее ничего не получалось. Номер развалился.

Она уже не могла, как прежде, выйдя на сцену, ласково обвивать аккомпаниатора руками в длинных черных перчатках. Или, скользя всем телом по роялю, словно плещущиеся за окном ресторана в прибрежных водах океана тюлени, томно заглядывать в глаза партнеру. Публика, которая полюбила великолепно сыгравшуюся пару, не приняла после смерти Миши перемен — ни в манере исполнения Анны, ни в ее отношении к другому партнеру. Она и сама чувствовала, что уже не могла петь.

— Я сожалею, но вы не справились, — давая расчет, сокрушался хозяин.

Аня знала, что так случится, потому что Миша был музыкантом от Бога. Он не только виртуозно играл, но и подбирал весь репертуар. Когда привередливая публика поначалу категорически отвергла их, он сделал попурри из старых американских песен. Не многие американцы любят ретро, они предпочитают идти вперед, но Миша так саранжировал эти мелодии, что исполнители по нескольку раз за ночь повторяли один и тот же номер на «бис». Он научил Аню скетовому вокалу, то есть пению без слов под джазовую музыку. Ане очень нравилась Линн Кери из Лос-Анджелеса, которая в джазовом вокале считалась звездой. Она заслушивалась ее песнями и стремилась ей подражать. Теперь без Миши рухнуло все: жизнь, любовь, карьера. Остался только долг, о котором страшно было подумать. Месяц она пролежала без движения в кровати, оплакивая Мишу, свою несчастную судьбу. За что же обрушился этот злой рок? Просыпаясь ночью, Аня думала, будто все это лишь страшный сон. Она протягивала руку, чтобы дотронуться до Мишиных кудрявых волос, но тут же отдергивала ее от пустой холодной подушки. Этот зловещий холод заползал ей в самую душу. Хотелось прийти на зеленое, как луг, чистенькое американское кладбище без оградок и гигантских памятников и лечь рядом с Мишей у могильной плиты. В одну из таких ночей Ане припомнилась давняя история из детства.

Однажды они с мамой возвращались домой с юга в Москву. На маленькой железнодорожной станции проводник подсадил к ним цыганку с девочкой. Девочка была одного с Аней возраста. Мама обрадовалась, что отдохнет немного от Аниного «почитай или поиграй со мной». Ане очень понравилась маленькая цыганочка. Темные длинные волосы, заплетенные в тугие косы, смуглое лицо, а глаза — будто бусинки. На ней была нарядная и яркая одежда: поверх многослойных разноцветных юбок с оборочками красовался еще более пестрый фартучек. Аня трогала воланы на юбках и тихо завидовала. Она болтала без умолку, не обращая внимания на молчаливую сверстницу. Их мамы мирно беседовали между собой. Потом в купе включили радио — передавали концерт Аллы Пугачевой. Аня, у которой были врожденные вокальные способности, очень любила Пугачеву и сейчас тихо подпевала. Маленькая цыганка продолжала молчать.

— Ты что, Пугачеву не любишь? — спросила Аня, забравшись с ногами на постель и примеряя перед узеньким зеркалом над нижней полкой красивую шаль девочки.

— Она глухонемая, — с грустью отозвалась ее мать. — Вот в Москву едем к профессору, обещали вылечить. Всем табором деньги собирали. А родилась здоровенькой, все в порядке с ней было, и говорить умела, и слышала. Однажды в летнюю ночь мы табор на опушке леса разбили. Палатку неподалеку от дерева поставили. Легли спать. А ночью ураган начался, гром, молнии. Я проснулась — дочки рядом нет. Выскочила из палатки, вижу, она под деревом стоит, а у того вся верхушка полыхает — молния в него ударила. Я кричу ей, а она не слышит. Странная такая стоит, волосы на ветру развеваются, глаза блестят. Сначала думали, что ее оглушило, пройдет. А потом поняли, что не в этом дело: она и говорить после этого не могла.

Они с мамой слушали и печально кивали. Ане было очень жаль девочку, она гладила ее руку, а потом устроила концерт — пела ей разные песенки. Девочка серьезно смотрела ей в глаза, и Ане казалось, что та хотела ей все время что-то сказать.

— Погадай ей, дочка, нагадай что-нибудь хорошее, — попросила ее вечером цыганка.

Девочка понимала мать по движению губ. Она взяла Анину ладонь и, шевеля губами, смотрела то на руку, то на мать. Та кивала ей, тоже, видимо, понимая ее «речь». В конце глаза девочки повеселели, и она опустила руку Ани.

— Ну нагадала она тебе… — Цыганка-мать покачала головой. — Дальняя дорога у тебя будет, очень дальняя. Любовь тебя два раза в жизни ждет. Одна с печальным концом.

Анина мама махнула рукой, дескать, неправда все.

— Ты не отмахивайся, — обиделась за дочку цыганка. — Я вам до конца не дорассказала. После того, что с дочкой случилось, она начала гадать. И кому бы чего ни нагадала, все правдой оборачивалось. — Цыганка вздохнула и продолжила: — Не все цыгане гадать умеют, сейчас мошенников много развелось. А раньше это ремесло от бабушек нам доставалось, и немногие им владеют. А дочку никто и не учил. Сама после этой ночи за руку мою сестру взяла и такое ей предсказала…

Некоторые после этого случая начали побаиваться нас. Говорят, ведьма она у тебя стала. А доченьке твоей она хорошо все нагадала. Видишь, даже сама повеселела. Все хорошо у нее сложится. Сначала только тяжело будет. Нового жениха она себе сыщет. Любить он ее крепко будет. Их тоже беда подстерегает. Но все кончится счастливо.

Девочка потянула Аню за руку и потрясла головой в знак согласия с матерью.

— Жить ты будешь с ним долго и счастливо, любимым делом займешься, богатой станешь.

Сейчас после смерти Миши Анна отчетливо вспомнила эти предсказания глухонемой девочки-цыганки. Она даже вспомнила, как, подражая ей, тоже взяла цыганочку за руку и сказала:

— А ты поправишься и будешь здорова.

Тогда обе мамы рассмеялись, и цыганка заметила:

— А она у тебя шустрая, не пропадет!

Поиски работы привели Аню в судоходную компанию.

— Мы не нанимаем певиц на туристические рейсы, они приходят вместе с оркестрами, — сообщил ей менеджер.

Идя на собеседование, Аня долго подбирала туалет. Серый шерстяной костюм в свое время очень нравился Мише. Он выгодно оттенял цвет ее васильковых глаз, а приталенный жакет подчеркивал женственность. Синяя сумка и туфли от дорогого кутюрье, подарок Миши, придавали девушке строгую элегантность. «Если бы я не знал, сколько стоит такой наряд, то принял бы тебя в нем за стюардессу», — смеялся Миша.

— А не могли бы вы мне предложить что-нибудь еще?

Менеджер оторвал взгляд от Аниной анкеты и, оценивающе взглянув на нее, неожиданно спросил:

— Хотите стюардессой на туристический корабль?

Такой поворот был настолько неожиданным и обидным, что Аня в первое мгновение опешила, не зная, что ответить.