Анастасия Комарова - Чудовище и красавица

«Семь с половиной калек!» — с досадой говорили между собой девочки, а самые смелые крутили первые романы с ребятами из параллельных классов. Дашка же ничего не крутила. Она сама была еще ребенком.

Все изменилось в один день. В тот солнечный осенний день… или ей только теперь кажется, что он был солнечным? С тех пор все ее дни, словно промокашки, стали пропитываться сочно-сиреневыми весенними красками, а тогда… они снова играли в «Ура!».

Это была их любимая игра. Она сама придумалась, случайно, как многое прекрасное в этой жизни. Просто однажды кто-то первый выхватил у соседа по парте дневник — в ходе серьезных личных разборок дневник полетел к потолку и с обиженным шелестом упал кому-то на голову. Тот, на кого он свалился, естественно, кинул его тоже, и так далее. Всю перемену чей-то всклокоченный дневник летал, падал и снова взмывал в воздух под крики «Ура!», причем его владелец, хоть и делал попытки поймать «ваш пока единственный документ», радовался не меньше других. Так это начиналось. Потом в игре появились правила — надо было схватить и зафутболить как можно дальше любой чужой предмет, попавшийся под руку, и при этом умудриться сохранить в целости свое собственное хозяйство. Довольно быстро выяснилось, что для этого выгодно объединяться в пары — например, в их тандеме Дашка была защитником, ну а Симонова, естественно, нападающим. Пока Катька с проворством и изобретательностью истинной старосты выхватывала пеналы и учебники у зазевавшихся соседей, Дашка с горящими глазами следила за событиями и почти лежала на парте, узкой грудью и тонкими веточками-руками защищая их общее добро. Роль эта требовала большого героизма, ведь, когда руки ни на секунду нельзя оторвать от стола, голова опасно открыта падающим предметам и нападениям вошедших в раж товарищей, которые норовят уже чуть ли не силой выдрать у вас из рук полурастерзанные конспекты. Начиналась игра всегда стихийно, а заканчивалась тогда только, когда все они, взъерошенные и красные, сидели на своих местах, отвоеванные в ходе борьбы тетради засунуты в портфель, сам портфель валялся под партой, а для верности ваша собственная нога попирала кладези знаний.

Странная забава для десятиклассников? Тогда — нет. Скука, царящая в обществе, и невозможность что-либо изменить душили, заставляя впадать в детство, из которого этому поколению не выбраться и по сию пору. Тогда это был своеобразный и единственно доступный протест — их принимают за детей? Пожалуйста! Зачем доказывать кому-то свою взрослость, набивая шишки и получая пинки? «Лучше мы будем детьми — со всеми вытекающими!» — безотчетно и единодушно решили шестнадцатилетние люди.

С тех пор, если по недомыслию или неосторожности их пускали в класс до прихода учителя — летало все. Тонкие тетради рвались сразу, а толстые, постепенно теряя листы, становились все тоньше. От дневников у многих давно остались лишь клеенчатые обложки, да и те стремительно превращались в тряпки. Тряпки — меловые, мокрые, пахучие — летали просто отлично, а потому были нарасхват, в отличие от толстых учебников из школьной библиотеки — они опасно и неуклюже плюхались, норовя больно задеть углами переплетов. Реже летали портфели, из которых, в свою очередь, мелким дождиком сыпались записки, деньги, еда.

Играть в «Ура!» любили все, даже такие безнадежные ботаники, как Тимохина и Безлепкин. Удивительно, естественно, очевидно и невероятно, но эта глупая забава сплотила их больше, чем все бесконечные школьные мероприятия, призванные укреплять, как теперь сказали бы, корпоративный дух.

Историчка Елена Ивановна вплыла в класс и застыла у доски, демонстрируя осанку королевы. Муж Елены Ивановны был кем-то типа дипломата, работа в школе нужна была ей для трудовой книжки, а еще — чтобы было перед кем щеголять в элегантных иностранных нарядах, орошая затхлые школьные коридоры зелено-голубой свежестью французских духов. Она любила рассказывать про угрозу капитализма и пламенно боролась с его проявлениями в отдельно взятом классе — сладострастно смывала с девчонок тени и помаду, а если уж видела лак на ногтях, разражалась долгой горячей тирадой о тлетворном влиянии Запада. Правда, с десятым «Б» она не связывалась после того, как в конце прошлого года их девочки явились к ней на открытый урок, нацепив на себя все пластмассовые браслеты младших сестер, достали пухлые косметички и стали демонстративно подкрашиваться.

Елена увидела повисшую на бюсте Ленина половую тряпку, мгновенно оценила ситуацию и миролюбиво сказала:

— Так, сейчас я выйду и закрою дверь с той стороны. А когда войду — чтобы все были на своих местах и готовы к уроку, договорились?

— Ага, договорились, — кивнули все, честно собираясь выполнить договор.

Только «Ура!» была не такой игрой, которую можно было закончить вот так, по одному желанию. Дверь-то Елена закрыла, а вот как подготовиться к уроку, если все, что оказывалось на парте, моментально летело к потолку? Когда через две минуты она снова вошла, парты были идеально свободными от любых предметов, а «баловники» сидели на своих местах в не совсем приличных позах. А как еще можно сидеть, если нога у тебя застряла в собственном портфеле, а глаза и руки шарят в поисках той смачной тетради в сорок восемь листов, которой ты не успел залепить в ухо этому придурку на первой парте?

— Еще не готовы?! Я жду минуту, будьте любезны позволить мне начать урок, вы же взрослые люди!

— Не-а, мы не взрослые…

Она вошла, как обещала, через минуту. А потом еще через две. На этот раз все было в порядке, только на учительском столе желтела кучка раскрошенного печенья курабье. Оно выпало из пролетающего над столом портфеля и живописно рассыпалось в песок.

Елена была на грани тихой истерики и собиралась идти к завучу, когда дверь в очередной раз открылась и Марина Максимовна, эта самая завуч, представила им нового ученика. Вернее, он сам представился, чем удивил, порадовал и покорил в первую же минуту их всех.

— Александр Ильин, — отчетливо и в меру развязно произнес высокий загорелый юноша.

И отвесил элегантный шутовской поклон. Класс замер, а через секунду все заулыбались. Девчонки — торжествующе, мальчишки — завистливо. И всем стали одинаково ясны две вещи — урок сорван окончательно, а в классе появился новый лидер.

С этого дня Дашкины неопределенные мечтания стали куда менее неопределенными. В них теперь всегда присутствовал Сашка Ильин.

Он действительно выгодно отличался от своих ровесников, и не только внешне. Хотя был, безусловно, привлекательным юношей, главное — он был во многом старше их всех. Об этом ясно говорил снисходительно-добрый, задумчивый взгляд, появлявшийся у него в тот момент, когда он смотрел на кого-то, думая, что за ним не наблюдают. Казалось, таким Ильин был всегда. Дашке было бы легче, если бы она знала его таким, каким он наверняка был пару лет назад, то есть обычным нескладным мальчишкой, как все остальные. Она часто и подолгу смотрела на него, пытаясь представить его глупым, смешным и нескладным. У нее ничего не получалось, и дело заканчивалось тем, что она просто разглядывала его, любуясь широким, почти мужским разворотом плеч, большими породистыми руками. Так продолжалось до тех пор, пока ее не отрывал от увлекательного занятия звонок, Катькин шепот, окрик учительницы или же удивленно-насмешливый взгляд самого предмета исследований.