Дениз Робинс - Сладкая горечь

— О, они души друг в друге не чают, — прощебетала миссис Оливент с многозначительной улыбкой.

Рейн, глядя на нее, думала: «Такое чувство, будто на меня охотятся… с собаками… будто что-то внутри меня сейчас лопнет, если это не прекратится».

Она издала громкий вздох облегчения и снова смежила веки, когда за матерью закрылась дверь. Но тут ее стали осаждать собственные мысли. Знакомые образы, как крылатые существа, сновали туда-сюда в ее утомленном мозгу. На первом плане — лицо Клиффорда — красивое, породистое, цветущее, с голубыми глазами, от которых у нее когда-то кружилась голова. Клиффорд, самый неотразимый и ловкий любовник, завладел ее чувствами, ждал полного подчинения. Потом Арман… тонкое, бледное, поэтическое лицо юного француза. Странным образом оно казалось более взрослым, чем у Клиффорда. В больших темных глазах было столько мудрости и понимания. Оба манили к себе, оба притягивали. Один — полный горделивой мужественности и властности. Другой — возвышенный и печальный, но и в его темных глазах она видела огонь страсти, и помнила на своих губах его пылкий поцелуй. А ведь несколько легкомысленных часов она видела в нем будущего мужа и собиралась провести с ним всю оставшуюся жизнь. У нее даже мелькнула мысль, что лучше бы Клиффорд совсем не приезжал.

«Надо перестать думать и переживать, а то я сойду с ума», — решила наконец Рейн.

Она встала, приняла прохладный душ, надела тонкое платье из темно-синей органзы и спустилась вниз. Она презрела золотые украшения и только чуть подвела губы помадой. Сегодня вечером ей совсем не хотелось наряжаться. Она все еще была не в духе и утомлена. А еще вчера — подумать только! — она спускалась по этой же лестнице, счастливая, сияющая, в белом бальном платье, с приколотой к поясу розой, одной из тех, что подарил ей Арман. Остальные розы, которые Элен поставила в ее спальне у кровати, уже завяли. Рейн посмотрела на них и подумала, что они — символ несчастья, которое поразило Канделлу. Лепестки их облетели от дневной жары и лежали грустным пурпурным озерцом на ковре.

Внизу, в холле, ее встретила Элен с телеграммой в руках. Рейн открыла ее и прочла: «Приезжай скорее в Лондон ко мне буду ждать люблю скучаю целую Клиффорд». Она была отправлена из аэропорта Ниццы. Легкая тень радости немного рассеяла мрачную грусть девушки. Она смяла телеграмму и с горечью подумала: «Конечно, теперь, когда уже поздно… теперь они позволяют мне получать от него телеграммы и письма!»

В разгар ужина ей принесли письмо, которое специальным курьером было доставлено из Канн. Она распечатала конверт и вдруг испытала странное разочарование — значит, Арман решил сегодня вечером не приезжать к ним. С другой стороны, сегодня ей и правда нужно пораньше лечь в постель и как следует выспаться. Она внимательно прочла письмо, написанное по-французски:

«Дорогая моя,

я обещал сегодня быть в Канделле, но прошу меня извинить. Я только что приехал из Ниццы, и у меня страшно разболелась голова… — (Тут Рейн кисло улыбнулась: что-то сегодня у всех болит голова, впрочем, ничего удивительного.) — Тебе тоже нужен отдых, бедная моя девочка, ты и так слишком много пережила. Знай, что я заранее согласен с любым твоим решением; даже если оно будет в пользу моего соперника — я приму все безропотно. Ты мне ничем не обязана. Что бы ты ни думала, что бы ни чувствовала сейчас — я уже говорил тебе об этом утром, — наша помолвка была случайной, это был импульс, порыв, причиной которому — твоя обида на Клиффорда за то, что он бросил тебя ради другой. Теперь, когда ты знаешь, что это не так, совершенно естественно, захочешь возобновить с ним отношения. Я все понимаю и никогда ни единым словом не упрекну тебя. Но, видит бог, я благодарен тебе за каждый час, который имел счастье провести в твоем обществе, за восхитительный миг, когда ты позволила поцеловать себя, за счастье на минуту поверить, что ты — моя, и в особенности за нашу дружбу и твое доверие. Мне будет трудно продолжать видеться с тобой, по крайней мере сейчас. Я слишком сильно люблю тебя. Когда мадам герцогине станет лучше — молю бога, чтобы это случилось как можно скорее, — я попрошу ее освободить меня от обязанностей по реставрации Канделлы. Есть и другие архитекторы, и среди них — истинные творцы не в пример мне. Впрочем, если ты уедешь в Лондон, я смогу продолжить работу в монастыре».

Это последнее решение далось Арману нелегко. Письмо заканчивалось словами:

«Я всегда от всего сердца буду молиться о том, чтобы ты была счастлива, любимая моя Рейн. Ты всегда должна помнить, что твое счастье для меня — наивысшая ценность. Преданный тебе,

Арман».

Миссис Оливент внимательно посмотрела на дочь. Она была удивлена и слегка обеспокоена, увидев, что по лицу Рейн катятся слезы.

— Дорогая, плохие новости? Что такое?

Девушка молча покачала головой, сложила листок и уронила его себе на колени. Она вытерла слезы и сделала вид, что продолжает есть. Ни один мужчина, кроме Армана, не мог написать письмо более прекрасное и благородное. Как великодушно ой поступил! Принял свое поражение и уступил место другому, тому, кого, как он считал, она любит, — без упреков, без оскорблений, с невозмутимым достоинством. Она чувствовала, что не заслуживает такой доброты. Письмо не только не внесло покой в ее душу — напротив, оно, казалось, вновь возбудило в ней сомнения по поводу Клиффорда. А что до того, чтобы больше не встречаться с Арманом или чтобы он прекратил работу здесь, в монастыре, — об этом не могло быть и речи.

«Не стану отвечать на это письмо, — думала она. — Поеду в Канны и сама поговорю с Арманом, завтра же. Скажу ему, что он обязан сюда вернуться во что бы то ни стало, иначе это совсем доконает бабушку».

Но только ли в бабушке было дело? А может быть, она сама скучала по нему?

Вошла Элен с сыром и фруктами.

— Никак не дают вам спокойно поесть, — проворчала она. — То телеграмма, то письмо, а теперь вот к вам пришли.

— Как пришли? Кто? — изумилась Рейн.

— Мы сегодня никого не принимаем, — немедленно вмешалась миссис Оливент.

Элен, которая недолюбливала мадам, отвернулась от нее и обратилась к девушке:

— Какая-то дама спрашивает вас, мадемуазель, говорит, что это очень важно. Она из Канн. Некая мадам Ивонна Триболь.

— Это кто еще такая? — высокомерно осведомилась миссис Оливент.

Рейн ответила, что не имеет ни малейшего понятия и что лучше пойти и посмотреть. Есть ей все равно больше не хотелось.

Элен отвела мадам Триболь в библиотеку. Быстро наступали сумерки. Свечи в двух огромных канделябрах на чугунных подставках по сторонам мраморной каминной полки озаряли золотистым светом элегантную комнату с рядами книжных полок.