Хелен Брукс - Ночные сумасбродства

Она сделала самую трудную вещь в своей жизни: высказала горькую правду.

— У тебя нет выбора. Для брака нужны двое, а я больше не могу. Я должна… — Мелоди замолчала, обнаружив, что ее голос дрожит. — Я требую развода, Зик. Впредь нам суждено идти по жизни разными путями. Ты не можешь не понимать этого. Мы не в силах вернуться к прошлому. Все кончено.

Два коротких слова как ножом полоснули по их любви, по добрым временам, смеху, радости, наслаждению. Мелоди видела, как каменеет лицо Зика, как он прячет эмоции под ничего не выражающей маской.

— А мои желания и чувства не имеют значения? — поинтересовался он.

Мелоди, стараясь не потерять самообладания, инстинктивно сжала руки:

— Я хочу этого для тебя так же, как для се…

— Вот этого не надо! — крикнул Зик, прервав ее на полуслове. — Так проще всего оправдаться. Ты сегодня ни разу не спросила меня, чего я хочу, что чувствую. Просто заявила, что бросаешь меня. И только. Ни обсуждений, ни компромиссов. Ничего.

Как объяснить ему, что ею руководит инстинкт самосохранения? Мелоди всегда ощущала, что не подходит для мира Зика. Но до несчастного случая она была неординарной танцовщицей. И этим оправдывала близость с Зиком. Но все раздавил грузовик…

Она вдруг ощутила боль, словно ее ударили кулаком в живот. Но эта боль не имела ничего общего с ее травмами. Неизбежность расставания с Зиком сокрушила женщину. Не выбирая слов, она заговорила:

— В детстве я, если можно так сказать, всегда оставалась снаружи, всегда только заглядывала внутрь. Меня не приглашали в гости. Никто не ждал меня, чтобы проводить домой после школы. Конечно, теперь, оглядываясь назад, я понимаю, это бабушка не позволяла мне заводить друзей, недружелюбно относилась к мамам других детей. Но тогда я не сомневалась, что дело во мне. Что другие девочки меня не любят, считают не такой, потому что у меня нет родителей. Может, так и было. Не знаю. Но потом я поняла, что в танце все остальное теряет значение. И тут бабушка помогла мне, зная, как много значит для меня танец.

— Но успешно калечила в тебе все остальное.

Зик произнес это с такой горечью, что Мелоди испугалась. И поспешно затрясла головой:

— Нет, нет, это не так. Бабушка делала для меня все, что в ее силах. Она не обязана была брать меня к себе. Могла сдать в приют. Но она так не поступила. И она несла в себе боль. Сильную боль. Я думаю, она любила моего деда очень сильно и не смогла забыть его. И она потеряла дочь — мою мать. Ей пришлось очень тяжко.

— Ты придумываешь ей оправдания. Постоянно, — заметил он уже мягко.

— Я стараюсь объяснить.

Объяснить необъяснимое. Открывая Зику горечь своей души. Но он заслужил это.

— Ди, ты больше, чем танцовщица. Ты всегда была больше, чем танцовщица.

Зик подошел к ней и присел рядом на корточки. Брюки обтянули его мускулистые ноги.

Температура в комнате немедленно поднялась градусов на двадцать, и все грустные мысли вылетели у Мелоди из головы. Она смотрела на мужа, чувствуя, что он собирается поцеловать ее, и желала этого больше всего на свете.

Вежливый стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Зик встал и направился к двери.

Официант вкатил в номер столик, быстро и ловко расставил тарелки, разложил салфетки и приборы.

— Желаете ли вы, сэр, чтобы я разложил еду по тарелкам? — спросил он Зика, открывая бутылку вина.

Зик посмотрел на Мелоди, которая все еще сидела на диване.

— Нет, спасибо. Счастливого Рождества. Он положил в руку официанта щедрые чаевые.

— Счастливого Рождества, сэр, мадам. — Уходя, официант чуть не кричал от восторга.

Мелоди подошла к столу. Зик выдвинул для нее стул и, когда она села, положил салфетку ей на колени.

— Могу я подать первое блюдо, мадам? Он поднял крышки двух серебристо-белых глубоких тарелок. Суп пах божественно.

Мелоди возразила:

— Я этого не заказывала.

— Я решил, что мы должны поесть, как следует. — Зик положил булочку на ее тарелку. — Ешь, — сказал он нежно.

Вкус супа был так же прекрасен, как и аромат. Последовавший за ним лосось тоже был хорош. Зик болтал о каких-то пустяках, так что Мелоди в конце концов ответила смехом на его шутки. И испугалась, когда осознала, что впервые за несколько месяцев у нее на душе спокойно.

Зик поставил на стол десерт, но Мелоди была уверена, что не сможет проглотить больше ни крошки. Однако кекс с лимонной цедрой и малиной был столь великолепен, что она съела все до последнего кусочка.

Потом она допила вино. Зик, встав из-за стола, пересадил ее на диван, а сам сел рядом. Мелоди не стала протестовать.

— Полночь, — сказал он через пару минут тихо и нежно. — С Рождеством, дорогая.

Дорогая… Ему не следовало так ее называть. Но она не желала разрушать очарование момента. Мелоди смотрела, как Зик опускает руку в карман и достает маленький пакетик. Он протянул пакетик жене и нежно поцеловал ее.

— Что это? — спросила она с подозрением.

— Открой — увидишь, — предложил он загадочным тоном.

Кольцо было прекрасным. Сверкающие бриллианты и изумруды украшали тонкий ободок из белого золота. Зик надел кольцо ей на палец. Мелоди смотрела на блестящие камни с тоской и с еще каким-то чувством, которому даже не могла придумать название. Потом женщина прижала ладони к глазам: она ненавидела себя за то, что причиняла Зику столько боли.

Зик осторожно развел ее руки. Его угольно-черные глаза встретили ее измученный взгляд. Мелоди с ужасом осознала, что он постарел за эти три месяца. Время въелось в его черты, как это бывает, когда человек переживает страшное горе или утрату. Может быть, где-то в глубине сознания Зик понимает, что для них все кончено? Но упорно борется с этим ощущением, считая, что предает ее?

— Я люблю тебя, — сказал он. — И всегда буду любить. Это чувство нельзя включать и выключать по желанию. Я всегда считал, что все делаю правильно, что я независим, холоден. Называй, как хочешь. И вдруг ты, незваная, неожиданно вошла в мою жизнь. Я не искал чего-то постоянного. Я даже не предполагал, что когда-нибудь у меня будет семья, пока ты не появилась на сцене и не ворвалась в вихре танца в мое сердце.

У нее перехватило дыхание.

— Я больше не могу танцевать.

— Но ты здесь, рядом. Только это и имеет значение. — Зик наклонил голову так, что их губы оказались в миллиметре друг от друга. — Ты должна в это поверить, Ди, потому что я не знаю, как убедить тебя. Я способен только показать свою любовь.

Мелоди приняла поцелуй и прильнула к Зику в поисках его силы, его совершенной мужественности, по которой так тосковала. Он поцеловал ее веки, заставил закрыть глаза, как будто знал, что ей надо только чувствовать, ощущать его — и ничего больше. И Мелоди оказалась в бархатной темноте, сотканной из колдовской плоти Зика. Ее вожделение росло по мере того, как он продлевал поцелуй. Наконец реальность его вкуса и запаха стала неодолимой, словно огонь, сжигающий все на своем пути. Она хотела Зика. Хотела до боли.