Чарльз Дэвис - Большой секс в маленьком городе

Мальчики слеплены из другого теста. Их метаболизм марширует под бой другого барабанщика, который, как я подозреваю, бессмысленно колотит по стволу дерева куском необработанного кремня. Поэтому бромид оказал на их организмы неожиданное действие. В то время как остальные защитники отечества погрузились в состояние апатии, Мальчики разыгрались до такой степени, при которой в цивилизованной стране их бы отправили долбить в шахте уголь и добывать каменную соль. К счастью для Мальчиков и прочих особей того вида, к которому они относятся, Санта-Маргарита-и-Лос-Монхес не цивилизована в том смысле, в каком этот термин понимает весь остальной мир. Мы неплохо поживаем, но смешно даже подумать о том, что у нас могут быть утонченные вкусы и интересы, и всякий, кто захочет освободить нас от грубости и вульгарности, сам закончит в веселом доме. Короче говоря, Мальчики вволю хлебали бромид целыми половниками и носились по округе с таким пылом, от которого и сталевар бы вспотел. И неудивительно, что, когда измученные командиры дали им недельный отпуск и упросили убраться, Антуан и Паскалина приехали в город с «Ночной медсестрой», а дядя Кен вернулся домой из деловой поездки на своем грузовике, случилось что-то страшное.

Не знаю, откуда взялась эта «Ночная медсестра», но подозреваю, что за этим стоял дядя Кен, так как уж очень он настаивал на том, чтобы мы с Мальчиками пошли тем вечером в кино. Он даже пригласил тетю Долорес, но мысль о том, что такое количество народа будет так шумно веселиться в свое удовольствие, была для нее невыносима, и она отклонила предложение. Безусловно, она ужасно разозлилась еще и потому, что ее противогенитальное волшебство обернется напрасно потраченными деньгами, пока дядя Кен будет аплодировать ягодицам Паскалины.

Лично я не виню Антуана и Паскалину в том, что произошло. Вряд ли они сами знали, о чем эта «Ночная медсестра». Она явно оказалась неожиданностью для всех присутствующих, даже для тех Низких Женщин, присутствовавших среди зрителей, а уж они-то должны в этом разбираться. На Мальчиков она произвела электризующее действие. По уши наглотавшись бромида, они уже начали искрить, когда Паскалина развернула простыню. А уж когда застрекотал волшебный фонарь, они вспыхнули, словно пара ацетиленовых горелок.

Пошли титры на фоне больничного антуража, ночная медсестра обходила палаты. Это всем понравилось, потому что это была большая, крепкая девушка, и камера постоянно опускалась на часики, которые висели у нее вверх тормашками на могутной груди. Наезд в ее кабинет. Без явной причины она стала расстегивать халат. Дядя Кен задышал глубже. Мальчики загудели, как опоры высоковольтных линий под напряжением. Публика издала общий вздох. И тут экран запорошила изморось черно-белых пятен, и картинка угасла. Но рев растерянных зрителей смолк, когда экран снова осветился, и на нем возник мужчина, который, съежившись, сидел в стенном шкафу. Камера переходит на ночную сиделку в состоянии дезабилье, та со строгим видом повелительным жестом указывает на свой стол. Какое отношение имел ко всему этому стол, так и осталось загадкой, но она явно застала мужчину за подглядыванием.

Подглядывание пользуется на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес популярностью, обычно в качестве прелюдии к более тесному общению, при котором подглядываемая преследует подглядывающего и колотит его по голове кудахчущей курицей. Кинозрители были в восторге. Фильм обещал веселую сцену. Но вместо того, чтобы взять ноги в руки и мужественно сбежать, подглядывавший покорно выполз из шкафа и распростерся на столе. Мы насторожились, когда медсестра сняла юбку, но потом с ужасом увидели, что она стянула с мужчины штаны и стала пороть его по мягкому месту стетоскопом. Пленка зашипела и прервалась в ошеломленном молчании.

Когда экран снова ожил, перед нами на крупном плане предстали внушительные ягодицы медсестры, на грязной простыне похожие на две луны в облаках. Раздался коллективный вздох, а потом все засвистели. Вот это уже кое-что интересное! Подходящее кино для Санта-Маргариты-и-Лос-Монхес. Но в следующем эпизоде нас снова постигло разочарование, так как камера отъехала назад и показала, что подглядывавший мужчина привязан к столу, и на голове у него надета какая-то странная штука из черного пластика. Для нас это было слишком. Несмотря на стимулирующее воспоминание о голых ягодицах медсестры, мы все скорчились от смеха. Только Мальчики не увидели в ситуации ничего комедийного. Их слишком глубоко тронуло пережитое, чтобы смеяться. Они замерли, как пара лизунцов в документальном фильме о природе, неподвижные, в то время как мимо них маршировал парад жизненного разнообразия. Потом, пока все остальные беспомощно валялись в проходах, умирая от смеха, а медсестра начала валять дурака (я вполне буквально использую этот термин) с затычкой и клизмой, Мальчики совсем утратили и без того непрочное чувство реальности. Не в силах больше сдерживаться, они бросились к простыне. Они не могли оставаться зрителями. Они должны были стать участниками.

Неожиданно кино превратилось в фильм о непривычной процедуре личной гигиены с применением большого кабачка и доброго куска мыла. Видя перед собой пенящийся портал несравненной чистоты и подгоняемые ликующими выкриками зрителей, Мальчики вскарабкались наверх и прыгнули на свою альма-матер. В эту секунду камера перешла на штуку в футляре, набухшую и пульсирующую. Ослепленные лучом проектора, лицом к пульсирующим венам колоссального пениса, Мальчики сцепились с ужасающим органом. Раскачиваясь взад-вперед, по всей видимости, они колотили его, борясь за собственную жизнь, словно ловцы жемчуга с каким-то жутким одноглазым чудовищем из морских глубин. Борьба шла титаническая, но налитый кровью орган явно одерживал победу. Если бы они сжали его еще сильнее, он просто плюнул бы им в лицо.

— Задайте ему, задайте ему! — выла аудитория, и тут на экране возник крупный план (очень крупный) медсестры, мельком показав розовую вечность.

Для Мальчиков это было слишком. Забыв о страхе перед венозной змеей и потерявшиеся рядом со сверкающей аркой возбужденной плоти, они упали в страну фантазий. Простыня скомкалась, Мальчики исчезли в темноте, вспыхнул белый свет, как будто склеенная пленка испытала свой странный оргазм, и меня парализовал громоподобный голос.

— Что ты сделал с моими малышами, подонок?

Тетя Долорес держала меня за воротник.

Попадали стулья, затопали убегающие ноги, и остальные зрители вежливо удалились, чтобы обсудить кинематографический изыск сегодняшнего вечера в более безопасном месте.

— Я? — кротко осведомился я и, еще не успев договорить, осознал, что это не самый разумный вопрос, который можно задать обезумевшей матери, во всяком случае, если я хотел дожить до пенсии.