Бернет Воль - Холодный ветер в августе

Толпа заревела от смеха. Огни погасли, и занавес опустился. Удивленный тем, что он еще мог смеяться, не обращая на себя внимание, Вито, улыбаясь, оглядел зал. Театр был полупустым, и он решил перебраться на десятый ряд. Как только он уселся, на сцену вышел мужчина в голубом смокинге с густо напудренным лицом цвета оранжерейного помидора и обратился к толпе.

— А сейчас, парни, — вы просто потрясающая публика — мы перейдем к нашему специальному шоу, к тому, чего, как я знаю, вы ждете, к единственному в своем роде. Я представляю вам загадочную незнакомку из Космоса. Давайте внимать ей.

В оркестре медленно зазвучали фанфары, занавес раскрылся, на сцене стояла Айрис.

Она была одета в космический шлем с прозрачным пластиковым козырьком, облегающую тунику из золотистой ткани, белые печатки с большими манжетами, усыпанными драгоценностями, и облегающие брюки из такой же золотистой ткани. В руках у нее был огромный пластиковый пистолет, который должен был играть роль «смертоносного лучевого ружья». Медленно подняв руки под ритмичную мелодию, она сняла с плеч короткий плащ и бросила его к кулисам. Затем осторожно подняла забрало шлема. Ее глаза сверкнули в свете прожекторов.

Вито привстал со стула, а затем осторожно сел назад. Шок узнавания почти ошеломил его. Обрамленное белым пластиком космического шлема, ее лицо было серьезным и замкнутым, как у монахини.

Она наполовину шла, наполовину танцевала, двигаясь вперед и назад по сцене.

Он наклонился вперед, положив руки на спинку свободного сиденья перед собой, и улыбался Айрис, пока она двигалась по сцене. Она сняла одну перчатку, потом другую, свернула их в трубочки и зажала эти трубочки в кольцах, сложенных из большого и указательного пальцев. Она делала все это встревоженно, глядя на высокие прожектора, укрепленные в конце зала, а затем отшвырнула перчатки в сторону.

Потом, повернувшись спиной к залу, она медленно повела ягодицами, расстегивая короткую тунику и медленно стягивая ее у рук.

Вито увидел, что ее спина оголилась. Только золотая полоска лифчика пересекала ее как раз под лопатками. Когда она повернулась к зрителям, ее руки, плечи и живот были обнажены, и он почувствовал, как внутри него оборвалось что-то тяжелое.

Не спуская глаз с прожекторов и продолжая медленно вращать бедрами, она сняла пластиковый шлем с головы, медленно пронесла его вдоль тела и зажала между бедер.

Сейчас выражение ее лица начало меняться. Она прикрыла глаза, ее рот приоткрылся, как от боли. Она покачивалась из стороны в сторону, держа толстый шлем между бедрами, ласково касаясь его ладонями, а затем, выйдя из своей мечтательности, вытянула вперед свой лучевой пистолет, прицелилась и тщательно «расстреляла» огни. Прожектора один за другим погасли с жужжанием.

Вито в темноте закрыл глаза и прижал ладони к щекам. Руки стали влажными, его подташнивало.

Один прожектор снова зажегся, отыскав Айрис перед занавесом. Теперь она стояла ближе к залу, сняв всю одежду, за исключением лифчика и золотых бикини. Музыка прибавила в темпе, и ее движения стали более неистовыми.

Она трясла плечами и бедрами, а затем внезапно замерла под барабанный бой. Ее груди начали трепетать — сначала медленно, затем быстрее, и она двигалась взад и вперед по краю сцены, тряся грудями и притрагиваясь к ним пальцами, заставляя их двигаться еще энергичнее. Каждый раз, когда она это делала, по толпе проносился рокот. Она остановилась и сняла лифчик, и Вито почти задохнулся.

Сначала он подумал, что ее грудь обнажена. Ее тело, ее любимое тело. Но потом он увидел, что на ней все еще остается тонкая сетка, под которой каждый сосок прикрыт сверкающим золотым конусом. Он прижал пальцы ко рту с такой силой, что заболели губы.

Сейчас она стояла лицом прямо к залу, полуприсев: изогнув тело. Ее ноги были широко расставлены и согнуты в коленях, так что казалось, что она почти садится. Она протянула руки вдоль внутренней поверхности бедер и начала совершать ужасные, возмутительные движения вперед и назад. Ее голова моталась из стороны в сторону, губы были сложены трубочкой, как будто она что-то непрерывно сосала. Она изогнула руки, обхватывая какое-то воображаемое тело, и опускала и поднимала их, как будто их опускала и поднимала это воображаемая масса. Музыка звучала все громче и громче, и из партера раздались гортанные крики. Она затрясла головой быстрее, зажмурила глаза и оскалилась, качаясь вверх и вниз на согнутых коленях. Музыка стала визгливой, настойчивой. Барабанщик лупил во всю — бум, бум, бум. Айрис издала высокий короткий вскрик.

Все, подумал Вито, довольно, и яростно вскочил на ноги. Он побежал, затем вспомнил про пиджак, схватил его и начал продвигаться по пологому проходу. Музыка звучала все громче и громче, а подъем зала теперь казался ему невероятно крутым холмом. Он взбирался все выше и выше, замечая красные лица, устремленные к сцене. Он бросился на тяжелую металлическую дверь, осознав, что уже вырвался в наружное фойе. Воздух был холодным. Его ботинки простучали по полу террасы. К счастью, он обнаружил боковую аллею.

Он нырнул в нее, прижал голову к благословенной кирпичной стене, и его тут же вырвало прямо под ноги.

— О Боже, — простонал он хрипло. — О Боже, о Боже. — Его голос упал до шепота. Он уперся лбом в гладкий кирпич стены, ожидая очередного спазма, чтобы перетерпеть его. Спазм пришел, раздирающий, выворачивающий, сотрясающий мускулы живота и отдающий болью в горле. Колени дрожали от напряжения — он старался удержать равновесие — и только мерзость у ног удерживала его от того, чтобы сесть. Он долго стоял, прислонившись к стенке — до тех пор, пока его желудок не успокоился.

В конце аллеи сияла единственная яркая лампа над металлической дверью цвета ржавчины. Он уставился на дверь, чувствуя, как пот остывает на его лице. За этой дверью, подумал он, он мог бы, наверно, найти Айрис. Накинув пиджак на плечи, как мантию, он сделал несколько дрожащих шагов по направлению к двери. Она была нужна ему сейчас. Она бы позаботилась о нем, нашла место, чтобы уложить его, она бы погладила его по голове и приласкала его, а затем, позже, когда он почувствует себя лучше, она бы поцеловала его, легла бы с ним в постель и…

Он содрогнулся и разрыдался ужасными рыданиями. О, нет, подумал он, вспомнив красные потные лица мужчин в театре. «О, нет».

Пронзительные всхлипывания вырвались из его горла.

— Не позволяй им трогать себя, — всхлипывал он, — они не должны… — Он беспомощно согнулся и, сгорбившись так, что стал похож на маленького мальчика, прижал ладони к лицу. — Пожалуйста, — умолял он сейчас сквозь слезы, — пожалуйста, не позволяй…

— Эй, ты! — услышал Вито окрик. На освещенной дорожке он увидел какую-то фигуру, но его глаза были полны слез, и он не смог разобрать, кто это.