Александр Ежов - Преодолей себя

Когда они все скопом подошли к лесу и остановились, чтобы передохнуть, Пауль отправился в сторону разведать местность — куда и как пойти. Немцы столпились в кучку и начали переговариваться.

— Ничего, ребята, не бойтесь. Кажется, свой парень, не подведет.

— А вдруг засекут, когда выйдем из леса?

— Не засекут, он знает дорогу. Ночью перейдем линию фронта и будем в безопасности.

— Там будет спасение. Там — жизнь!

— Скорей бы!

Солдаты были возбуждены: переход туда, на ту сторону, в неизвестность, и обнадеживал, и в то же время пугал, но они уже твердо решили пойти. Они поверили Паулю и пошли за ним. Назад пути для них уже не было.

Курт Мюклих подошел к Насте, спросил:

— И на самом деле вы, фрау, немка?

— Да, я немка.

— Невеста этому солдату?

— Невеста.

Он улыбнулся — то ли поверил ей, то ли засомневался, хотел еще о чем-то спросить и не решался. Вероятно, позавидовал Паулю, что вот у солдата на войне и невеста вместе с ним, идет следом по опасным дорогам, и не боязно ему, этому солдату, среди своих и чужих. Настя улыбнулась в ответ Курту и сказала ему ободряюще:

— Ничего, солдат, скоро и ты будешь дома. Теперь недолго продлится война. А для тебя, считай, она уже закончилась. Вернешься домой и встретишь свою невесту.

— А у меня, может, нет ее.

— Нет — так будет. Обязательно будет, Курт.

В эту же ночь Пауль вместе с пленными перешел через линию фронта. Настя не пошла.

Она ждала его в обусловленном заранее месте.

Глава двадцатая

Весь февраль и март Настя и Пауль вели пропаганду среди немецких солдат. Гестапо уже не раз засекало их, но они ускользали, точно привидения. Уходили из одного района, появлялись в другом. Пауль трижды переходил через фронт, переправлял на другую сторону очередную партию немецких солдат.

Однажды — это было уже в конце марта, когда снег почти растаял,— они отправились в местечко Лиепна. В этом небольшом латышском городке дислоцировались прифронтовые части фашистов, и нужно было узнать, сколько этих войск и куда они направляются. В Лиепну перебазировалась неделю назад и радистка Кудряшова.

Подошли к городку ночью. На одной из улиц патруль задержал их и начал проверять документы. Долго светил фонариком, в чем-то сомневался, стал спрашивать, почему солдат идет в город ночью, и не один, а с женщиной. Подозрительно посматривал на Настю, спросил:

— Кто такая?

— Невеста,— как всегда, ответила она,— я немка, Анна Мюллер.

— Из Германии приехала? Из Германии невесты не приезжают.

— Нет, я здешняя. Немцы живут и в Латвии, даже в России их немало.

— А куда направились в такой поздний час? Передвижение ночью запрещено.

— Иду к родственникам с женихом, с Паулем. Его отпустили в отпуск. Погостим у тети, а потом поедем в Германию. Там обвенчаемся, и Пауль снова поедет на фронт.

— Кто его отпустил? Уж не сам ли фюрер? — Солдат засмеялся, махнул рукой и отпустил разведчиков.

Они пошли дальше.

— Пронесло, кажется,— тихо сказала Настя по-русски.

Пауль не понял, и она не знала, как точно перевести на немецкий эти два слова, думала, прикидывала, наконец подобрала нужные слова:

— Просто повезло нам на этот раз, Пауль. Очень повезло...

— Мы еще не дошли до цели,— сказал он,— патрули на каждой улице, а улицы безлюдны. Замерли. Кажется, что городок вымер.

— Нет-нет, не мертвый город,— поправила его Настя,— в каждом доме солдаты. Видишь, в окнах мерцают огни, а на улицах — автомашины, подальше — танки, а там — пушки стоят. А вон солдаты толпятся возле двухэтажного дома. Не свернуть ли нам влево?

— Давай повернем,— согласился Пауль.— По безлюдным, тихим улочкам идти безопасней.

Они свернули в боковую улицу, застроенную деревянными домиками. До цели было не так далеко, всего метров двести. Настя уже дважды ходила на связь к Пане Кудряшовой и знала дорогу. Им нужно было свернуть вправо, на другую улицу, потом еще вправо — и там стоял одноэтажный домик, в котором жила Паня.

Но, когда они свернули, их остановил снова патруль — офицер и солдат. Офицер махнул рукой и потребовал:

— Документы!

Пауль предъявил удостоверение. Фашист долго изучал его, потом отрывисто приказал:

— Пошли!

— Вот и попались,— тихо прошептала Настя. Ноги ее стали словно бы ватными, и сердце застучало молоточком: «Конец! Конец!»

Офицер шел впереди. За ним — Настя и Пауль, а позади — с автоматом наизготовку солдат. Настя дотронулась до рукояти пистолета, но как его выхватить из кармана? Заметит фашист — и в один момент прикончит. У Пауля тоже пистолет, так что есть шанс на спасение. Маленький шанс, но все же есть. Ведь надо как-то спастись... «Надо! Надо!» — хотела она крикнуть Паулю, но сдержалась. Каждый шаг туда, куда они шли, это ступень к неминуемой смерти, и она считала эти шаги: один, два, три... Страшные шаги, роковые...

И вдруг случилось невероятное, по крайней мере для тех, кто их сопровождал. Пауль резко повернулся, сильным рывком вырвал автомат у солдата и ударил его прикладом по голове. Настя в этот момент выхватила пистолет. Офицер мгновенно повернулся — у него в руке тоже был пистолет, и все же она выстрелила первой, прямо в упор, в грудь ему. Она увидела, как фашист скособочился и замертво рухнул на землю. Пауль бросился на солдата. Они повалились наземь, и началась борьба. Пауль крикнул хриплым, натужным голосом:

— Беги!

Однако она не побежала, хотела броситься на помощь — и не могла, замерла на месте. Пауль снова крикнул:

— Беги скорей! Спасайся! Беги!

И тогда она побежала, сначала вдоль улицы, в ту сторону, откуда только что пришли, и вдруг поняла, что туда бежать опасно. Но куда же? Где спасение? И как там Пауль? Мысли отрывочно раздваивались: то ли надо выручать Пауля, то ли бежать куда. Но раз он крикнул: «Беги!» — значит, надо бежать. Она бросилась к ближайшему дому, ноги почти не слушались. Боялась, что не выдержит напряжения и упадет. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, вот-вот разорвется.

Отперла калитку и оказалась во дворе. Поняла, что в дом стучаться бесполезно — никто не откроет. В огород вела дверца из штакетника, она открыла ее и побежала дальше. Ноги вязли в липкой грязи; прошлогодние грядки уже достаточно оттаяли. Миновав огород, оказалась на задах уже у другого дома, противоположной улицы. В нерешительности остановилась: куда бежать? Той, другой улицей? Но там могут оказаться враги. Возможно, фашисты подняли тревогу и начнут прочесывать все улицы. Она услышала снова выстрел. Кто стрелял? Пауль? Или кто другой?

Она поняла только одно: надо бежать, бежать как можно дальше от этого проклятого места. Ведь у нее ценные сведения для штаба фронта, она должна доставить все это по назначению. А Пауль? Как Пауль? Ужель погиб или схвачен и его повели на расправу? Может, вернуться и умереть вместе с ним? «Нет, нет, нельзя»,— решила мгновенно и побежала огородами как можно дальше. Перелезая через забор, ободрала ногу обо что-то острое и, почувствовав боль, на мгновение присела. Запыхавшись, едва переводила дыхание. Затем прошла еще метров сто, постояла, прислушалась. Кругом тихо, так тихо, что слышала, как все еще тревожно и гулко колотится сердце. «Нет, надо передохнуть, — подумала она. — Погони, кажется, нет». И опять с тревогой о Пауле: «Неужели пропал? Господи 6оже мой, что же делать? Надо как-то спасать его. Спасать... А может быть, уже убили? Был второй выстрел. Кто стрелял? В него стреляли или он прикончил фашиста и, возможно, тоже убежал? Где-нибудь рядом? Но ведь погони нет. Что же такое случилось? Скорее всего, взяли живым. Будут допросы, пытки, потом расстрел. От фашистов пощады не жди...»