Маргарет Мур - Двенадцатый день Рождества

С ласковой улыбкой на губах Жизель поманила их к себе и, называя каждого по имени, раздала столько хлеба, мяса и другой еды, сколько каждый смог унести. Несколько ломтей хлеба упали на мерзлую землю и были тут же подхвачены ловкими ручонками. Дети тонкими голосками благодарили щедрую хозяйку, отчего у той защемило сердце.

Одарив детей, Жизель раздала провизию взрослым. Мужчины кланялись ей в пояс, женщины приседали в реверансе, каждый благодарно улыбался. Из всей рождественской суеты Жизель ближе всего приняла к сердцу эту нехитрую процедуру раздачи подарков. В отличие от многих дворян, собравшихся в празднично украшенном замке, стоявшие вокруг Жизель люди были искренне благодарны за еду, которую получили из ее рук.

Когда корзины были опорожнены, Жизель отпустила продрогших поварят, попрощалась с крестьянами и заторопилась обратно в замок — и едва не столкнулась с сэром Майлсом, прислонившимся к внутренней ограде двора. На его красивом лице блуждала какая-то странная улыбка — то было одобрение и еще что-то…

Уважение. Неподдельное восхищение и уважение.

Завороженная его взглядом, Жизель подошла к нему совсем близко.

— Сэр Майлс? Что вы здесь делаете? — тихо спросила она. — Я думала, вы танцуете…

— Мне, знаете ли, стало любопытно, какие заботы могли вырвать вас из моих рук, — мягко ответил он.

И снова заставил Жизель смутиться!

— Я… я… мне нужно возвращаться, — запинаясь, проговорила она.

Рыцарь кивнул, пропустил ее вперед и пошел рядом, выражение лица его оставалось загадочным.

— Вы отлично справились с вашим заданием, — помолчав, сказал он низким глубоким голосом.

— Не преувеличивайте моих заслуг, сэр. Не так уж сложно раздать неимущим пищу, которую не доели во время трапезы.

— Верно, но лишь очень и очень немногим дарящим удается держать себя так, будто их самих одаривают.

— Полагаю, это оттого, что от дарения я получила истинное наслаждение. Мне нравится видеть детские улыбки, нравится сама мысль о том, что хотя бы сегодня они будут сыты.

— Любите детей?

— Очень. А вы?

— Раньше я как-то не задумывался об этом, но сейчас, когда вы спросили, понял, что люблю.

Внезапно Майлс положил руку ей на плечо, вынуждая остановиться посреди пустынного двора. Девушка удивленно взглянула на своего спутника.

— Сэр?

Что-то вокруг неуловимо изменилось. Может, дело в нем, а может, в ней самой. Как бы то ни было, Жизель почувствовала, что между нею и Майлсом в этот момент протянулась незримая ниточка доверительности и душевности.

Куда только подевалась ее неприязнь к жениху, выбранному для нее дядей? Ведь он сразу не понравился ей из-за тщеславного высокомерия, из-за самолюбования и уверенности в своей неотразимости… Когда же этот надменный красавец дворянин превратился в почтительного и вежливого мужчину?

— Мне бы очень хотелось иметь собственных детей, — проникновенным, мягким голосом продолжал Майлс. — И еще хотелось бы, чтобы родили их вы, чтобы они были нашими детьми.

Жизель вздрогнула: желание его показалось ей не только осуществимым, но и… заманчивым.

И брак с ним — тоже.

Осознание этого явилось для девушки столь неожиданным, столь явно противоречило ее стремлению хотя бы еще ненадолго оттянуть вступление в брак и сохранить независимость, что Жизель резко отстранилась от Майлса и пошла в замок — настолько быстро, насколько позволяли приличия.

Ну вот, все опять повторяется, с отчаянием думала Жизель, стоя на следующее утро в часовне. Сэр Майлс снова, как и вчера, расположился позади нее и, хотя и хранил полное молчание, все равно умудрялся полностью владеть ее вниманием, будто только и делал, что нашептывал ей в ушко ласковые слова.

Как ни странно, Жизель даже не требовалось его физическое присутствие, чтобы постоянно думать о нем, как показал опыт прошлой ночи. До трех часов утра она металась в кровати, потом, оставив тщетные попытки забыться сном, вскочила и принялась нервно расхаживать по опочивальне, стараясь возродить в себе былое намерение не выходить замуж. Ни за кого!

Вот было бы замечательно, если бы сэр Майлс на самом деле оказался тем, за кого она приняла его с самой первой встречи, — эгоистичным, самовлюбленным и надменным человеком! Тогда ей было бы намного легче отказаться от мыслей о нем, легче вызвать в себе неприязнь к нему. Но теперь, когда она узнала нового сэра Майлса, дело значительно осложнилось.

Под самое утро Жизель пришла в конце концов к выводу, что лучше всего в сложившейся ситуации поговорить с сэром Майлсом начистоту, рассказать о том, как она относится к браку в целом, и признаться в недавней сделке с дядюшкой. Если Майлс действительно таков, каким раскрылся ей накануне, он непременно поймет — или хотя бы постарается понять.

Придя к такому решению, она загорелась желанием побеседовать с ним как можно скорее, этим же утром.

К сожалению, когда преподобный отец Павел завершил мессу и прихожане под чистые звуки торжественных гимнов потянулись к выходу, Жизель обнаружила, что сэр Майлс уже ушел. Разочарованная, она вернулась в замок, намереваясь подняться к себе и переодеться, прежде чем приступить к своим обычным обязанностям хозяйки.

У дверей солярия Жизель увидела того, о ком не переставала думать уже много часов подряд. По всей вероятности, сэр Майлс поджидал ее дядюшку. Вот и удобный случай все ему объяснить! Жизель быстро огляделась по сторонам и с облегчением поняла, что они здесь одни. Она подошла и негромко окликнула его:

— Сэр Майлс!

Обернувшись, он тепло улыбнулся, но девушка поспешила отогнать предательскую мысль, что улыбка эта приятна ей.

— Я хотела бы поговорить с вами, сэр, если вы располагаете свободной минутой… — Украдкой заглянув в солярий, она убедилась, что и там никого нет.

— Всегда к вашим услугам, миледи, — с поклоном ответил Майлс. Он отошел от косяка и галантно пропустил ее в дверь. — Буду счастлив снова остаться с вами наедине.

Вслед за ней он вошел в солярий, в центре которого стоял огромный дубовый стол. За столом возвышалось большое кресло с резной спинкой — там, вероятно, любил восседать сэр Уилфрид, а напротив — кресло поменьше, для посетителей. В углу, в камине, уже весело полыхал огонь: так распорядилась Жизель, предполагая, что дядя наверняка захочет сыграть партию-другую в шахматы с кем-нибудь из гостей.

Свет в комнату проникал сквозь три узких оконца, скорее похожих на бойницы, зато они имели неизмеримое преимущество — почти совсем не пропускали в помещение ветер, даже в такой студеный, морозный день, как сегодня. Пол покрывали камышовые циновки, на которых тут и там были разбросаны кустики сухой блошницы, и только в одном углу, где обычно лежали дядюшкины борзые, каменный пол был чист. На стенах, лишенных гобеленов, висели два зажженных факела, так как небо с утра хмурилось.