Андреа Йорк - Соперницы

— Я умею настоять на своем. — Норман хитро посмотрел на Дженни. — У меня талант убеждения. Но у твоей матери были, я думаю, свои причины согласиться взять эту сумму. Она становилась равной Фрэнку. Обретала некоторую независимость. Это позволило ей по-другому оценивать себя.

— Ты такой проницательный! — восхищенно воскликнула Дженни. — Ты снял камень с души мамы.

— Не уверен, — вздохнул Норман. — Но, будем надеяться, все у нее будет хорошо. Что касается нас, Джейн… Осталось еще одно дело, которое я обязательно должен довести до конца. А потом — прощай вся эта суета. Я начинаю жить по-настоящему.

— Начинаешь… Что значит жить по-настоящему? — удивилась Дженни.

— Жить с тобой. Мне кажется, я вообще понял, в чем смысл моего существования, только после того, как мы познакомились. И без тебя не представляю себе…

— Почему без меня? — Дженни меланхолично водила большим пальцем босой ноги по деревянному полу террасы. — У меня тоже только одно сердце, и оно принадлежит тебе. Не знаю, как мы все это преодолеем… Но почему ты не признался раньше?

— Сначала просто наслаждался, и мне не приходило в голову портить себе отдых и вместо того, чтобы слушать тебя и море, говорить о своем материальном положении. Ну а потом испугался. Столько раз бывал обманут, что уже перестал верить в удачу. А вдруг ты такая же, как твой отец? Как десятки других женщин, пытавшихся околдовать меня. Я ведь чуть было не потерял тебя. И я думал, ты сама все поняла после разговора с Арабеллой.

Дженни смотрела на стайку красных кардиналов, сидевших на пальме и напоминавших гроздь экзотических фруктов.

— Я не пыталась околдовать тебя, и я ничего не поняла из разговора с Беллой. Удивительно, что мы все-таки не расстались. Кажется, все было против нас. — Дженнифер подумала о матери и о том, сможет ли та быть снова счастлива. — Боюсь только, отец теперь может сойти с круга, — сказала она грустно.

— Это его дело, — резко ответил Норман.

Дженни укоризненно покачала головой.

— Почему ты так жесток к нему?

— Он того заслуживает. — Норман потянулся за соком, взял в руки стакан и неприязненно посмотрел на него, как будто увидел там лицо Фрэнка Бримсли. — Твой отец обратился в наш банк за займом. Я знал, что он прогорит. Если бы я отказал ему в кредите, он не решился бы начать ту рискованную операцию. Однако я дал ему кредит.

Дженни выпрямилась.

— Говори все, раз начал. Не просто же так ты это сделал?

— Старые счеты.

— В конце концов, он мой отец. Могу я узнать, чем он провинился перед тобой?

Глядя прямо перед собой, Норман осушил стакан, повертел его в руках, поставил на столик и глубоко вздохнул.

— Фрэнк сделал несчастной мою мать. — Слова эти он буквально выдавил из себя.

— Норман! — Как ей хотелось облегчить его боль! Дженни обняла его и, тихонько поглаживая по плечу, долго молчала. — Мне жаль, — сказала она, почувствовав, что его тело расслабляется от ласки. — Он встал между твоими родителями, да? И послужил причиной твоих несчастий?

— Да, в общем.

— Мне так жаль, милый, — Дженнифер колебалась, потом решилась. Они должны быть честными друг с другом и высказывать откровенно, что у каждого на душе. — Я знаю, ты ненавидишь его. Ты что-то задумал. Прошу тебя, остановись. Не надо больше мстить ему, — взмолилась Дженни. — Ради меня, ради моей мамы.

— Ты защищаешь его после всего того, что он сделал с тобой, с твоей матерью? — тяжело проговорил Норман.

— Он мой отец, — ответила она просто. — Несмотря ни на что, мне всегда хотелось заслужить его доверие. Наверное, потому, что я никогда не удостаивалась его. Он отвергал меня так же бесчувственно, как отверг мать. — Дженни вздохнула. — Я всегда так болезненно переживала, когда он приезжал к нам.

— А он часто приезжал? — мягко спросил Норман.

— Первый раз, когда мне было четыре года, а потом наведывался, когда я была уже подростком. Мама носилась по квартире, как ветер, наводя чистоту и порядок. Примеряла нам обеим платья, выдумывала прически. И я была очень мила. Он поцеловал меня, а потом качал на коленях. Но конфеты, которые он мне дал, оказали непредвиденное действие на мой организм, меня стошнило прямо на его белоснежные брюки!

Норман сочувственно потрепал Дженни по плечу.

— Он был в ярости?

— Просто взбесился. Стряхнул меня с колен, как котенка. Но хуже всего то, что я испортила маме праздник. Отец умудрялся сделать так, что мы все время чувствовали себя виноватыми. Как хорошо, что у нас все по-другому! — Дженнифер признательно посмотрела на Нормана. — Благодаря тебе. Мы с тобой счастливы. У нас есть то, чего нет у многих людей. Мы можем быть великодушными. Не надо больше преследовать его, ладно?

— Обещаю тебе, — пробормотал Норман, водя подбородком по ее волосам, — если он останется с твоей матерью и будет относиться к ней с должным уважением, я не буду требовать возвращения займа и не нашлю на него таможенников. Но он висит на волоске. Однако я не буду его трогать. Довольна?

— Да, — с чувством сказала Дженни, — спасибо тебе, Норман.

Он тихо вздохнул и поцеловал ее в лоб.

— Вон ловится наш ужин, — сказал он, вглядываясь в далекий силуэт маленькой лодки на ослепительно сверкающей водной глади. — Я думаю, не пора ли нам уже переодеваться к столу? — закончил он странно дрогнувшим голосом.

— Но… у нас еще целых три часа… — удивилась Дженни и зажмурилась от удовольствия, когда он, запрокинув ей голову, проложил нежную дорожку поцелуев от ямки на шее до подбородка. — Да, — прошептала она еле слышно, поняв теперь, что он имеет в виду. — Трех часов нам будет достаточно…

Не дожидаясь, пока она скажет еще что-нибудь, Норман подхватил ее на руки и понес в большую спальню, которую они еще ни разу не делили вместе.

— Не бойся, — нежно сказал он ей на ухо.

— Я не боюсь, — пробормотала Дженни. — Я люблю тебя.

Она полностью доверилась его мягким движениям, испытывая, в свою очередь, огромное наслаждение от прикосновений к совершенному мужскому телу. Терпеливо и бережно, преодолевая ее скованность и застенчивость, Норман вел ее по пути чувственных открытий, пока Дженни по страстности и силе желания не сравнялась с ним. Вся она целиком, ее сердце, ее душа принадлежали ему. Его любовь, весь его внутренний мир принадлежали ей. Каким бы необыкновенно острым ни было впечатление от физической близости, оно не могло сравниться по полноте ощущений с этим наполнившим все ее существо сознанием духовного обладания.

Потом Они лежали, прижавшись друг к другу, на необъятной старинной кровати, сохранившейся, наверное, еще с колониальных времен, и лениво наблюдали, как шевелится от теплого ветра край белой занавески. Им не нужны были слова. Дженни и так знала, что они будут счастливы.