Пола Хейтон - Сильнее разума

И много ли труда на это потребовалось? Один-единственный взгляд, один-единственный день, одна-единственная улыбка. Она сама по доброй воле повесилась ему на шею, не оказала ни малейшего сопротивления.

С какой легкостью, играючи Луиджи справился со своей задачей…

Да, Лаура знала, что делает, посылая к ней младшего брата. Что ни говори, а Луиджи дель Кастаньо мастер своего дела. Мистер Донжуан года! Отличный кандидат на роль обольстителя обольстительницы чужого мужа. Лучше него с этой задачей никто бы не справился…

Вот только не обольщала она чужих мужей! А просто…

Как же это называется у военных? Когда снаряд поражает незапланированную цель? Сопутствующий ущерб, кажется.

Вот она и есть сопутствующий ущерб. И это при том, что настоящая цель никогда и не существовала.

Мелисса глухо застонала, закинула руки за голову и уставилась в потолок расширенными от боли глазами.

В тот вечер молодая женщина ужинала с Джованни и Лаурой. За столом царила тягостная напряженность. Мелиссе кусок в горло не шел, изысканные блюда на вкус были вроде соломы. Разговор ограничивался односложными, сдержанными репликами. Опасных тем не затрагивали вовсе: беседовали главным образом о погоде и о свадьбе, на которой чета Кавальканти побывала в Оксфорде.

А досаднее всего то, что нам просто-таки полагается искриться весельем, с тоской думала Мелисса. После всех страхов Джованни его жена распростерла молодой американке объятия. Отныне Мелисса Гринбери займет подобающее ей место в семье отца. Джованни открыто признает ее своей дочерью. Она сможет любить его, не таясь, никого не обманывая и не опасаясь ранить чувства Лауры. Вроде бы надо ликовать и радоваться. Но…

Но ей придется уехать. Двух мнений на этот счет быть не может. Не в силах она здесь оставаться, как бы ни хотелось ей войти в семью Джованни и узнать отца ближе. Отца, с которым Мелиссе суждено было познакомиться лишь на двадцать первом году жизни. Отца, о котором ей никто и никогда не рассказывал.

Лаура просто понять не могла поведения Барбары.

— Как же она не призналась Джованни в том, что беременна? — недоуменно спрашивала итальянка.

— Думаю, Барбара просто не хотела лишнего шума, — отвечала Мелисса. — Она ведь знала, что Джованни станет настаивать на заключении брака. А Барбара ни о какой свадьбе даже слышать не желала. Семейная жизнь всегда внушала ей глубокое отвращение. Дескать, брак ограничивает свободу женщины и все такое прочее. Так что ничего она Джованни не сказала. Уехала себе в Штаты и родила меня.

Молодая женщина говорила тихо, не поднимая глаз. Но, даже не глядя на отца, она всем своим существом чувствовала его боль — ведь и сама изведала ее в полной мере. Ее мать бездумно отняла у них обоих шанс узнать и полюбить друг друга…

— Может, оно и хорошо, что так все вышло, — еле слышно докончила Мелисса, посмотрев на хозяйку дома. — Ведь в противном случае Джованни, чего доброго, и впрямь женился бы на Барбаре… и был бы несчастен всю жизнь. Из моей матери хорошей жены не получилось бы…

— Зато у Джованни были бы дети, — так же тихо ответила Лаура. В глазах ее стояли слезы.

— Лаура, мне нужна ты и только ты! С детьми или без детей, но только ты одна!

Джованни завладел рукою жены и крепко стиснул ее тонкие пальцы. Мелисса чувствовала, как сильна любовь, удерживающая супругов вместе, помогающая выстоять в борьбе с общим горем. Какое это счастье, когда тебя так любят, непроизвольно подумала она.

Нет! Надо гнать эти мысли!

Что за горькая ирония судьбы: ее, Мелиссу, угораздило родиться у женщины, напрочь лишенной материнских инстинктов. А вот Лаура готова на все ради ребенка, которого у нее все нет и нет. Мелисса мысленно вознесла короткую молитву о том, чтобы заветное желание ее мачехи наконец-то сбылось. Краткий курс лечения, пройденный в Лондоне, вроде бы дал обнадеживающие результаты…

Что за благородное, великодушное сердце у Лауры, благодарно думала Мелисса. Она имела полное право возненавидеть меня с первой же минуты, а вместо этого приветила словно родную… Ах, если бы Джованни с самого начала положился на доброту и понимание жены и не стал бы скрывать от нее дочь, тогда бы, о, тогда бы ничего ужасно не случилось. Лаура бы не заподозрила самого худшего и не позвала на помощь брата…

И тут в голову Мелиссы пришла новая мысль — еще более мучительная и горькая.

А что было бы, если бы Джованни сразу ввел ее в свою семью, как только они вдвоем прибыли в Рим? Привез бы в свой дом, познакомил с Лаурой… и с ее братом? Перед внутренним взором молодой женщины тут же возникла картина: Луиджи приходит повидать сестру, и ему официально представляют новообретенную дочь Джованни, и он с самого начала знает, кто она… Боже, как мучительно об этом думать!

С ужасающей отчетливостью Мелисса представила себе, как Луиджи глядит на нее сапфирово-синими, исполненными восхищения глазами, берет за руку, произносит учтивые слова приветствия…

Резкий звонок телефона вторгся в грезы — и Мелисса очнулась. Луиджи исчез.

Вот она, горькая правда. Луиджи исчез. Навсегда исчез из ее жизни. Вот и ей необходимо уехать. Никогда ей больше с ним не свидеться. Никогда. Какое страшное слово!

Не то чтобы она не желает его видеть. Просто после того, как он с ней обошелся, по-другому и быть не может.

Решено: завтра она покинет этот дом, эту страну. Как дикий зверь обращается в бегство и прячется в логово зализывать раны — так и она убежит, скроется, исчезнет… Надо позвонить в аэропорт, узнать расписание рейсов. Как только отец договорит по телефону, она все ему объяснит, и он конечно же поймет и простит ее…

Джованни вернулся к столу, и молодая женщина открыла было рот, собираясь заговорить, но отец опередил ее:

— Мелисса… можно тебя на минутку, родная? — Голос его срывался от напряжения.

Она покорно поднялась и озадаченно огляделась по сторонам. Ощущение было такое, что все чего-то от нее ждут. Лаура не сводила с падчерицы глаз. Вот она на миг обернулась к мужу, словно напоминая ему о чем-то без слов. Затем встала, подошла к Мелиссе и сжала ее ладони в своих.

— Я причинила тебе много зла, — покаянно произнесла Лаура. — Я не хотела, но так вышло. Вернуть прошлое невозможно. Но то, что можно поправить, мы поправим. — И, наклонившись, мачеха расцеловала ее в обе щеки.

Глаза Мелиссы изумленно расширились. Церемонная торжественность момента передалась и ей. А в следующий миг Лаура просияла счастливой улыбкой.

— Мне очень горько… но при этом я так счастлива, что просто слов не нахожу! — Она крепче стиснула руки Мелиссы. — Ты просто не представляешь, как я ждала этого дня! Я понимаю: все должно было быть совсем иначе, по-другому, но я все равно себя не помню от счастья! Нарадоваться не могу, что это ты, ты, и никто иной!