Эми Эндрюс - Жаркие ночи

Люк удивился собственным словам, но внезапно почувствовал, что прав.

— Ты же мечтал о славе?

— Да, мечтал. Мне было восемнадцать, Клод. Но люди имеют право менять свои решения.

— Только не я.

Люк улыбнулся. Именно это он и любил в ней.

Она сделала свой выбор еще с тех пор, как его мать подарила ей на Рождество планшет.

Но люди имеют право и не менять своих решений.

Клаудия смотрела в его прекрасное лицо, четко очерченное в лучах лунного света, любовалась им, каждой линией и каждым изгибом.

— Ты брился в самолете?

— Конечно.

Клаудия опустила руку. Она не могла рисковать.

Получить его на время и потом снова потерять?

Может, он и любит ее. При этой мысли у нее захватило дыхание, сердце заплясало в груди, но она уняла их, уверенная, что он не все обдумал, как следует. Действует под влиянием возбуждения и желания, в нем говорит чувство собственника, а ей нужно больше, чем ревность.

— Мне нужно возвращаться, — проговорила она.

Люк шагнул к ней, обеспокоенный грустью и решимостью в ее голосе.

— Клод.

— Не надо приезжать сюда с поспешными и непродуманными планами. — Она подобрала подол платья. — Мне пора возвращаться к гостям.

Люк, пораженный ее упрямством, но не потерявший решимости, смотрел ей вслед:

— Ты никогда не говорила мне, что любишь меня.

Она медленно повернулась:

— Я всегда любила тебя. Но этого мало.

Люк знал: это правда, и это уже кое-что.

На следующее утро Клаудия работала в кабинете, составляла расписание работ в отеле или притворялась, что пишет, когда в дверь постучала ее мать.

— Подумала, ты, может быть, захочешь чашечку чаю.

Клаудия улыбнулась:

— Спасибо.

— Прошлый вечер имел успех. — Лена села по другую сторону стола. — Все утро телефон разрывается от звонков в спа.

— Да. И еще мы собрали пятьдесят тысяч. Совсем неплохо.

Они поболтали некоторое время, мать смотрела на нее особым взглядом.

— Я видела, вы с Люком исчезли на пляже прошлой ночью.

Клаудия чуть не прервала ее, но заметила, что между матерью и Глорией возникли натянутые отношения, не хотелось быть причиной этого. Может, если они узнают правду, поймут, что между ними никогда ничего не будет.

— Этого никогда не будет, мам. Мы хотим разных вещей.

Мать отставила чашку.

— Клод, мы оставили тебе курорт не для того, чтобы связать по рукам и ногам, прикрепить тебя к этому месту якорем. Если хочешь быть с Люком, а он живет на другом краю света, поезжай и будь с ним. Делай то, что тебе нужно делать. Мы можем нанять управляющих. Я знаю, ты любишь «Тропикану», но она не стоит того, чтобы терять любовь.

Клаудия прикрыла глаза, мысленно возражая столь прямому предложению. Покинуть «Тропикану»? Этого не будет никогда. Она посмотрела на мать, та была предельно серьезна.

— Все будет хорошо, ты же знаешь.

Может, она ждала разрешения все эти годы.

Ждала, когда ей скажут, что она может уехать?

Эта мысль показалась чужой, она никогда не хотела ничего подобного, но разве Люк не сказал вчера, что люди имеют право менять решения.

Что она будет делать, кем будет? Эта мысль пугала, но зато у нее тогда будет Люк.

— Спасибо, мам.

Та улыбнулась в ответ:

— Он на пляже.

Люк стоял на ближнем пляже, по колено в воде. Сквозь зелень и пару роскошных тентов ему было видно новое здание спа. Надо надеяться, что через год деревья и кусты разрастутся и скроют большую его часть.

У него в груди выросла волна удовольствия, не терпелось увидеть, как это будет.

Теперь он понимал, о чем твердила Клаудия всякий раз, когда упоминала о наследстве. Это место их детства, наследие сердца.

Конечно, он благодарен Лондону. Черт, ему это было нужно. Уехать, чтобы оценить, чем он владел на самом деле. Что было у него под самым носом.

Включая Клаудию.

Теперь он это не упустит.

Краем глаза он заметил движение и, обернувшись, увидел Клаудию с развевающимся конским хвостом на голове.

Она не потрудилась поздороваться, просто встала перед ним и спросила:

— Ты меня любишь?

У Люка сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Может ли это быть?

— Да-а-а-а!

— Я поеду с тобой в Лондон.

Люк нахмурился. Подожди-ка. Что?

— Нет.

Клаудия быстро обернулась:

— Что ты имеешь в виду? Почему нет? Ты любишь меня, я люблю тебя. Так давай уедем в Лондон.

Люк засмеялся над ее комичным заявлением.

— Клянусь богом, Люк, я пытаюсь найти компромисс.

— Это не компромисс. Это жертва.

— Но в Лондоне твоя карьера. Я не собираюсь мешать тебе.

— Мне нет дела до Лондона. Уже нет. А тебе есть дело до всего этого, — он взмахнул руками, — и вот тебе новость, мне тоже. Я могу работать, где угодно. Удаленно.

Клаудия смотрела на него, сдержанного, чисто выбритого.

— Ты невозможен.

Он снова засмеялся:

— Не думаю, что только я.

Она покачала головой и, повернувшись на каблуках, зашагала прочь.

На следующее утро, после еще одной долгой беспокойной ночи рядом с ней, но по другую сторону двери, Люк смотрел на себя в зеркало в ванной.

Он знал: женщины находят его привлекательным. И Клаудия находит его привлекательным. Черт, она любит его. Она всегда любила его.

Он сокрушенно взъерошил волосы и провел рукой по лицу. Легкая щетина, пробивавшаяся над верхней губой, заставила автоматически потянуться за кремом для бритья. Он выдавил немного на ладонь, наблюдая, как он превращается в пену. Нанес на лицо и вспомнил, как Клаудия прикасалась к нему прошлой ночью, их разговор в постели, когда она предложила ему не бриться несколько дней.

Смысл сказанного стал доходить до него, он убрал руку, улыбнулся своему отражению и смыл ненужную пену.

— С добрым утром! — сказал он, обращаясь к Клаудии и Эйвери. — Мы с Джоной идем на север ловить волны, вернемся через пару часов.

Клаудия не могла оторвать глаз от его лица.

— Ага.

— Э-э-э. Капитан Сексуальная щетина, — пробормотала Эйвери.

На следующее утро снова серфинг, еще более небритые щеки. К третьему утру уже заметная щетина. Клаудия не выдержала и потрогала ее.

— Не брился эти дни?

— Да, бритье — это для городских.

— О, теперь он ведет грязные игры, — сказала Эйвери ему вслед.

Клаудия ждала его возвращения днем, широко раскрыв дверь между их номерами.

— Я поняла, что ты делаешь, — сказала она, входя в его комнату, как только услышала, что он открывает дверь. У него были мокрые шорты и влажные волосы, небритые щеки покраснели, как у отдыхающего.

Люк подавил улыбку.

— О? Что такое?

Она скрестила руки на груди.

— Щетина.

Он провел тыльной стороной ладони по горлу.

— Хочешь потрогать, да?

— Люк.

— Клод, я выбросил пену для бритья. Не собираюсь возвращаться в Лондон. Я покончил с ним.