Мира Лин Келли - Линия жизни

Его руки скользнули ей за спину. Он поднял ее с той же легкостью, с какой преодолел ее волю. И понес в спальню, не прерывая поцелуя. Она обвила его руками и ногами, упивалась его вкусом, таким пьянящим и долгожданным, пока его язык и губы без слов говорили ей, что он хочет с ней сделать. Ах, развратник! Она льнула к нему, безмолвно умоляя о большем. Обо всем. И вдруг ее спина оказалась у стены, а его руки начали срывать с нее одежду.

– Да, да, – шептала она, а он расстегивал ей платье. – Гаррет, Гаррет… – Ее пальцы вцепились ему в волосы. – О, как хорошо…

Каждое прикосновение его рук все сильнее подстегивало похоть. Когда платье было отброшено в сторону, он сунул два пальца ей под стринги, и ткань с треском порвалась. Она осталась совершенно голой. Гаррет принялся покрывать поцелуями ее наготу, вырывая стоны из ее трепещущего тела.

– Я хочу тебя, детка. Идем. – Гаррет снова подхватил ее на руки.

Ее кровать. Там она с жадностью затеребила ремень у него на джинсах. Еще несколько секунд – и он остался голым, а его одежда кучей лежала на полу. Он опрокинул ее на спину и упал сверху, неистово целуя ее лицо, шею и грудь. Потом он взял ее, и все, что так долго сдерживалось, копилось внутри, вырвалось наружу. Николь лишь слабо вздыхала, ощущая сразу муку и невероятный восторг, наконец настигший ее после долгих дней ожидания. Все было не напрасно. Ей хотелось, чтобы это не кончалось, чтобы она не переставала чувствовать, как он дышит, как бьется его сердце у нее внутри – бесконечно сладострастно и прекрасно. Взгляд голубых глаз, устремленный на нее сверху, был точно рассвет, который она ожидала целую вечность.

Потом она лежала в изнеможении, мокрая и ошеломленная. В мозгу, как в кино, проходили события последних нескольких часов. Это просто невероятно. Так не бывает. Он что – хочет ее испортить, избаловать? К хорошему быстро привыкают, особенно женщины.

Собрав остаток сил, она повернула голову и посмотрела на Гаррета, лежавшего рядом. Он глядел в потолок и тяжело и отрывисто дышал, как человек, исполнивший тяжелую работу. Наверное, Николь замурлыкала от удовольствия, потому что брови у Гаррета дрогнули, и он повернулся. На губах его заиграла довольная улыбка.

– Ну? Ты что-то задумала? Николь рассмеялась.

– Ты хочешь еще? Скажи…

– Мне хочется, чтобы мы попробовали еще кое-что… Если ты не против, конечно.

– Что же это?

– А ты когда-нибудь оставался на ночь у своей женщины?

– Хм… нет, никогда.

– Хочешь попробовать?

Гаррет потянулся к ней, обнял ее и прошептал в ухо:

– Да. Я хочу остаться, чтобы спать с тобой всю ночь.

– Правда? – Николь шлепнула его ладонью по груди и расхохоталась. – Я думала, что ты хороший послушный мальчик, а ты, оказывается, шалун!

– Мне просто никогда не предлагали, – усмехнулся он. – И я не такой уж плохой, как ты себе воображаешь.

– Нет, я ничего, пожалуйста. А ты серьезно никогда не оставался вот так на ночь?

– Нет.

Теперь все будет спокойнее, теплее, увереннее. Может быть, потому, что она уже не прочь завести с ним легкие временные отношения, полные заботы и внимания друг к другу.

– Не беспокойся, – шепнула Николь. – Я обещаю, что буду нежной – раз ты в первый раз.

Гаррет хозяйничал на кухне, полной ароматов свежего кофе и звуков булькающей воды. Он проснулся, как обычно, в пять утра – и сразу вспомнил, что утро необычное.

Он ночует не у себя в квартире и не у кого-нибудь из сестер – скорчившись на диване или свободной кушетке в гостиной. Он лежит в постели с Николь и обнимает ее.

И это, черт подери, здорово!

И даже чересчур – наверное, он отдавил ей руку.

Николь еще спала, и Гаррет не стал ее будить.

Нет, он бы с удовольствием осуществил один из утренних сценариев побудки – например, поцеловал бы ее пятьдесят раз, прежде чем она успеет понять, что происходит, но они уснули три часа назад, и если его внутренний будильник не позволяет ему дольше валяться в постели, то Николь не должна от этого страдать.

Он не хочет, чтобы она клевала носом на работе или, того хуже, за рулем.

Выходит, что он не успел проснуться, а уже разволновался насчет того, чем грозит ей недостаток ночного сна.

А теперь он на кухне готовит кофе… и примечает, что нужно отремонтировать. Вот покосилась щеколда на дверце шкафчика… На ящике с вилками и ложками темнеет царапина… Не помешало бы поменять разделочный стол… Сюда нужно современный гранитный монолит вместо старого кафеля…

Стоп… о чем это он? Что за идеи? Ведь он не нанимался ей в прорабы.

Вот бы Николь удивилась, предложи он ей помощь по хозяйству.

– Ага, вот ты где! Привет!

Гаррет обернулся, и все хозяйственные заботы мигом вылетели у него из головы: она стояла на пороге кухни в тонком прозрачном халатике, под которым, кажется, ничего не было…

– Привет. Ничего, что я тут… без разрешения? Николь недовольно сморщила губы и откинула со лба несколько локонов.

– Кофе-то ладно! Пожалуйста! А вот как насчет того, что ты порезал мне паркет?

Она указала пальцем куда-то в коридор. Гаррет посмотрел… Вот черт! У стены торчит в полу его армейский нож. Он и не заметил, как нож выпал вчера из кармана джинсов… Не до того было…

Гаррет бросился в коридор.

– Ничего, я тут залакирую, – смущенно бормотал он, вынимая и складывая нож, – я это умею. Да тут только плинтус поцарапан, а доски целы.

Николь кивнула, вошла, шаркая, в кухню и рухнула в кресло у стола, очаровательная в своем томном изнеможении.

– Послушай, – сказала она, пытаясь прикрыть широко зевающий рот своей маленькой ладонью, – давай с тобой договоримся. Все, что ты берешь, ты возвращаешь на место. Потому что я люблю порядок. По крайней мере, через неделю все должно снова выглядеть, как сейчас.

То есть она дает им всего неделю? Потрясающе. Но тогда напрасно она опасается, как бы он не разнес по клочкам ее жилище, потому что за неделю ему в любом случае не успеть. А если серьезно, то она просто не знает, о чем говорит, ведь больше всего на свете он ненавидит беспорядок.

Он залакирует эту чертову царапину на плинтусе, которая элементарно не даст ему покоя, пока он ее не заделает, все. Прочие вещи в доме его совершенно не интересуют.

Гаррет несколько раз перевел взгляд с чайника на Николь и обратно. Плинтус подождет, сначала он должен позаботиться о хозяйке. Затем взял с полки две чашки и разлил кофе.

– Сливки? Сахар?

В уголке ее губ мелькнула слабая улыбка.

– Я предпочитаю взбитые сливки.

Пожав плечами, Гаррет повернулся к холодильнику, но она его остановила.

– Спасибо, Гаррет, лучше я сама. Я точно знаю, сколько нужно.

– Хорошо, как скажешь.

Наблюдая за ее движениями, он не верил собственным глазам. Это что-то необыкновенное, о чем он раньше и мечтать не мог. И тем не менее он здесь – любуется Николь в ее утреннем образе, доступном лишь зрению избранных. Гаррет протянул руку и дотронулся до нее, чтобы убедиться, что это не мираж. Нет, она настоящая. При этой мысли его охватило чувство, схожее с удовлетворением собственника. Пока Николь клала себе сливки, размешивала кофе, он играл ее волосами. Потом она дважды стукнула ложечкой о край чашки и спросила, лукаво глядя на него: