Мари Секстон - Клубника на десерт

Он улыбнется мне, когда зайдет, а я притворюсь, будто то хрупкое и опасное чувство, возникшее между нами, может жить вечно.

Еще один раз, сладость. Самый последний. Это все, о чем я прошу.

Вот почему я теперь могу понять наркоманов.

***

Он разбудил меня посреди ночи, мягкими пальцами поймав меня за руку. Ничего подобного он раньше не делал. Я даже не сразу понял, что произошло.

– Коул?

В кромешной темноте спальни мне едва удалось разглядеть очертания его тела. Его лицо было не более, чем тенью.

– Что такое? – Не ответив, он быстро переместился ко мне. Он никогда не стеснялся требовать секса, и я знал, что если бы он разбудил меня только за этим, то уже перешел бы к делу. Здесь было что-то другое. Что-то нехорошее и пугающее. Он был слишком тихим, слишком напряженным в моих руках. – Что? – прошептал я.

Он весь дрожал. Он обнял меня и прошептал, мягкими губами касаясь моих губ:

– Еще один раз, солнце.

Все было нежно и медленно, и за все время он не произнес ни единого слова. Его дыхание было дрожащим, ноги крепко сжимали мои бедра, тонкие руки понуждали к движению. И когда в конце я поцеловал его, то почувствовал на губах слезы.

Я замер, гадая, не показалось ли. Коснулся его щеки, ощутил под кончиками пальцев влагу, и у него перехватило дыхание.

– Пожалуйста, скажи, что с тобой.

Но он не ответил. Только покачал головой. Спрятал лицо у меня на груди и перестал сражаться. Что бы ни мучило его, он сдался, его трясло от безмолвных слез, и я не представлял, что делать. Я обнимал его, пока он не заснул, прижавшись мокрой щекой к моему плечу. Его дыхание пришло в норму, а я еще долго лежал без сна в темноте, чувствуя, как от дурного предчувствия болезненно сжимается сердце. Я сказал себе, что ничего страшного не случилось. Я сказал себе, что все будет хорошо.

Около пяти я заснул. Когда же спустя два часа я открыл глаза, Коула рядом не было. Он ушел.

***

Сначала я подумал, что он отправился в магазин. Вдруг у нас закончился бекон или яйца. А может, решил сегодня не заниматься завтраком и вышел в кофейню купить латте. Я сходил на пробежку, ожидая потом обнаружить его на кухне. Однако, когда я вернулся, его там не оказалось. Меня это удивило, но по-прежнему не встревожило. И только стоя в душе, я вспомнил о том, что произошло ночью. Каким тихим он был.

Его слезы на своих губах. Его шепот.

– Еще один раз, солнце.

И мгновенно я понял, что случилось что-то плохое.

Беспокойство, охватившее меня ночью, когда он засыпал у меня на плече, переросло в полноценный страх. Я позвонил ему домой. Он не ответил. Позвонил на сотовый, и звонок сразу ушел на автоответчик. Как можно быстрее я оделся и поехал к нему домой.

Когда он открыл мне дверь, его глаза были слегка покрасневшими и печальными.

– Хочешь вина? – сразу отвернувшись, спросил он с фальшивой небрежностью. Словно все было нормально. Словно почва не уходила у меня из-под ног.

– Сейчас и девяти нет.

– Я знаю, который сейчас час, солнце. Могу смешать его с апельсиновым соком, если так тебе станет проще.

– Я пытался дозвониться до тебя, но не смог. – Он молчал, упорно глядя куда-то в сторону. Ростки страха в моей груди превратились в полномасштабную панику. – Что-то не так? – спросил я.

– Нет, – ответил он, но каким-то странным, неестественным, слишком тихим голосом, и за этим «нет» не последовало ничего, только напряженная тишина. Он по-прежнему не смотрел на меня.

– Коул, я не знаю, что происходит, но, черт, ты очень меня пугаешь. Пожалуйста, скажи мне, в чем дело.

Ему потребовалась секунда, чтобы ответить. Одна секунда, глубокий судорожный вдох, а потом:

– Все очень просто, дорогой. Я уезжаю.

И паника, которую я переживал, взорвалась. Сжала грудь, угрожая задушить меня, заставила сердце бешено заколотиться, и мне пришлось ухватиться за спинку дивана, просто чтобы мир перестал кружиться, пока я стоял в состоянии шока и онемело смотрел на него.

– Ты бросаешь меня? – кое-как удалось вымолвить мне.

– Я уезжаю из Финикса.

Дыши .

Я заставил себя дышать. Заставил себя сосчитать до пяти. Заставил себя думать. Он просто уезжает из Финикса, а не бросает меня. Это еще не значит, что между нами все кончено.

– Сколько тебя не будет?

– Пока не знаю, дорогой.

– Куда ты поедешь?

– Сначала в Хэмптонс. Потом, возможно, в Париж.

За долю секунды – за удар сердца – моя паника уступила место чему-то более страшному. Чему-то уродливому.

– К Раулю? Ты едешь к нему?

– Нет, – прошептал он, и в его голосе были слышны слезы.

– Я оказался недостаточно хорош для тебя? – бросил я резко и сразу увидел, какую боль причинил ему мой вопрос. Его плечи задрожали под тяжестью моего негодования.

– Дело не в этом, – прошептал он, и моя сиюминутная злость растаяла, не оставив после себя ничего, кроме боли, непонимания и непоколебимой уверенности в том, что я не могу потерять его.

Я закрыл глаза, с трудом удерживаясь от слез, что обжигали мне веки. Попытался проглотить застрявший в горле ком. Неужели все это происходило на самом деле? Ему было больно так же сильно, как мне, но почему, по какой причине?

– Коул? – сказал я, открывая глаза, и он наконец повернулся ко мне лицом. Оно было мокрым, и по его глазам я понял, что не ошибся. Он вот-вот был готов сорваться. – Коул, – повторил я, уже умоляя, – поговори со мной.

– Я должен уехать, – срывающимся голосом проговорил он.

Я подошел к нему. Взял его лицо в ладони и попытался заглянуть ему в глаза, но он зажмурился, и тогда я начал сцеловавать с его щек слезы.

– Так уезжай, – сказал я. – Но пообещай однажды вернуться. Пожалуйста, скажи, что ничего не кончено.

– Оно должно закончиться, – произнес он.

– Почему?

У него вырвался глубокий судорожный вдох, и когда он открыл глаза, они были полны слез.

– Джонатан. – Он заговорил своим настоящим голосом – негромким, безо всякой ритмичной певучести, какой он обычно пользовался. Нет, его голос не стал ниже. Он по-прежнему немного напоминал женский. И все-таки он стал другим – более мягким, пропитанным страхом. И это слово, мое имя, ранило меня сильнее, чем все слова до сих пор, потому что оно означало, что он говорит серьезно. – Скажи, ты поверишь мне, если я пообещаю ни с кем не встречаться, пока буду в отъезде? Меня может не быть и два месяца, и четыре, и шесть. Ты знаешь, как я жил в прошлом. Если я скажу, что, кроме тебя, у меня не будет других любовников, ты поверишь мне на слово?

Я хотел сказать «да». Я хотел сказать, что не стану в нем сомневаться. Но как? Если он собирался отправиться на полгода на другой конец страны или света. Как мне поверить в то, что все эти ночи он проведет один?

– Ну, а ты? – продолжил он вымученным шепотом. – Пройдет четыре месяца, я вернусь домой, но будешь ли ты ждать меня? Или к тому времени станешь делить постель с другим?