Виталий Ковалёв - Любовь, любовь, любовь...

А утром я увидел чудесную работу! На её холсте был вечер, туман до колен скрывал парня и девушку, идущих по полю. Рядом призрачная купа деревьев тонула в дымке, а в небе светила тонкая полоска месяца.

Через год она поступала в Академию художеств, но перед этим, как и все, пошла на подготовительные курсы. Это было её первое появление на курсах, я решил подождать её в коридоре. На самом верхнем этаже Академии, под крышей, двери мастерских были всегда открыты, так как окон здесь не было. Я прохаживался среди гипсовых скульптур. Рядом со мной «Дискобол» застыл на века в своей позе, «Венера», навсегда потерявшая свои руки, а «Лаокоон» застыл в вечном напряжении борьбы. В приоткрытую дверь я видел Наташу. Она только начала рисовать портрет, когда появился преподаватель. Это был маститый художник. Он вошёл в мастерскую, окинул всех острым взглядом, прошёл по рядам и, ничего не сказав, вышел из мастерской. Он появился через полчаса, прошёл мимо меня, и я почувствовал, что он выпил. Преподаватель вошёл в мастерскую.

— Начинай всё сначала, — сказал он резко одному из рисовавших. — Ты ещё не нарисовал, а уже штриховкой занялся. Бери новый лист.

— Глаза не на одном уровне, проверь, — сказал он другому.

— Большую голову рисуешь. Лицо не должно быть больше ладони.

Пройдясь по рядам, преподаватель вышел. Через полчаса появился снова. Я заметил, что он ещё «добавил». Войдя в мастерскую, он начал разгром:

— Ты можешь идти домой, — сказал он одной девушке. — Тебе ещё надо многому учиться.

— Начать сначала! — бушевал он, срывая лист со следующего мольберта.

— Нет рефлексов, что ты чернишь. Начинай сначала!

— Неплохо, но проверь пропорции. Губы и подбородок плохо построены.

— Неплохо, но в глазах что-то не так. Присмотрись внимательнее!

Наконец он в первый раз подошёл к Наташе. Он посмотрел на её работу и чуть пошатнулся, ухватившись руками за спинку стула. Некоторое время он смотрел на рисунок, в мастерской наступила тишина, все замерли.

— Иди домой! — сказал он резко. — Ты прекрасно подготовлена к экзаменам! Не теряй здесь время. Как фамилия?

Она вышла из мастерской, по-детски обиженно выпятила нижнюю губу и развела руками. Выгнали!

У неё была особенность — никогда я не слышал от неё критику в адрес чьих-либо работ. Никогда нельзя было понять, что она думает о картинах своих соучеников. Никогда не говорила она и о своих работах, просто делала с лёгкостью изумительную картину и насмешливо улыбалась. И только один раз я услышал от неё слова, которые ни до этого, ни после мне слышать не приходилось.

После первого дня вступительных экзаменов по рисованию, вечером, мы гуляли по лесу, вдоль моря. Было совсем тихо. Недавно прошёл дождь, с листвы падали редкие капли. Рукой она медленно расстегивала рубашку у себя на груди и, поцеловав меня, тихо сказала:

— Сегодня я их видела.

— Кого? — не понял я.

— Своих конкурентов на экзамене.

— Ну и как? — спросил я, целуя её глаза.

Она улыбнулась, укусила меня за нос и ответила:

— Я — Эверест, а они все — электроны.

И тут зашумела листва под напором ветра, и на нас ливнем обрушились крупные холодные капли недавнего дождя.

Она сдала экзамены, поступила в Академию. Мы поженились, исполнилась наша мечта… А через год мы развелись. Мы расстались с ней навсегда, она уехала в другой город. В последнюю ночь перед отъездом Наташа. вошла в мою комнату. В комнате было темно, только по потолку проносились световые полосы от фар проезжающих машин. Она села на кровать.

— Завтра я очень рано уйду, не провожай меня. Давай простимся сейчас.

И она сделала простую вещь, которую не делала никогда: протянула мне руку для пожатия. И я пожал её руку.

— Я увидела у тебя на столе тот блокнот, — сказала она, вставая, — и написала тебе записку, но сейчас не читай. Прочитай, когда я уеду. Обещаешь? Прощай! — А подойдя к двери, обернулась: — Можно я возьму твою книгу — «Модильяни»?

Пришло утро, светило в окно солнце, и снова была весна. В открытое окно вливался аромат свежей листвы. Я открыл блокнот. С тех пор, как она мне его подарила, я не сделал в нём ни одной записи. Теперь на нескольких листах я увидел её стихотворения, а потом шла записка:

«Нам было хорошо вдвоём, но что-то мы сделали не так, как надо. Я очень хочу, чтобы тебе повезло в следующий раз больше, чем со мной. Должен же хоть кто-то из нас быть счастливым! Моё счастье меня никогда не найдёт, у меня слишком странный характер. Я это понимаю и ни на что не надеюсь.

Милый мой человек, почему мне так плохо!? Теперь у меня нет веры, нет смысла жизни, нет ничего святого. В душе одна сплошная кровавая рана. Но это не из-за тебя. Что-то ломается во мне, и я перерождаюсь.

Ты очень хороший человек, но… мы совсем разные люди и никогда не раскрывали души свои друг другу. Зато сколько счастливых воспоминаний останется с нами, ведь нам было хорошо. Помни, если хочешь, но лучше забудь. Так спокойней будет для тебя.

Спустя несколько лет я снова взял в руки тот блокнот, прочитал текст на первой странице, прочитал её стихи, а потом — прощальную записку. Вся жизнь наша уместилась на нескольких листах пустого блокнота. Я пролистывал чистые листы, пропуская их веером, и вдруг мне показалось, что в самом конце что-то мелькнуло. Я вернулся в конец и на предпоследней странице обнаружил текст. Он был написан её рукой, но не в день нашего прощания. С годами её почерк изменился, стал мельче, а тут я увидел бледно-голубой текст, написанный тем, давним её почерком, и той же ручкой, что и на первой странице. То, что я прочитал, меня потрясло! И это она написала мне в тот день, когда подарила блокнот?! Когда всё только начиналось?! На этом предпоследнем листе было написано:

«Дорогой мой человек!

Прошу тебя, не забывай меня. Даже через много-много лет помни».

И я вспомнил тот день. Вспомнил её, идущую ко мне по аллее парка, совершенно убитую горем. Что же она увидела в тот день? Что за видение из будущего возникло перед ней? Я вспомнил её бледное лицо, вспомнил, как она внимательно наблюдала за тем, как я читаю первую страницу, не подозревая о последней, которая уже написана.

— Спасибо, — сказал я ей тогда, — но что случилось?

Она посмотрела мне в глаза и, взяв за руку, сказала: «Пошли! Не будем думать ни о чём плохом».

За окнами потемнело, распахнулось окно, и с нарастающим шумом дождя в комнату ворвался свежий, пахнущий мокрой листвой и морем ветер. Я сел на подоконник и вскрыл полученное письмо. Несколько капель упали на лист.

«Дорогой мой человек!

Прости, что так редко пишу тебе. Я порядочная, извини, скотина. Прошла целая неделя, как я тебя не видела. Хотела написать вчера, но очень болела голова. Она болит редко, но эффективно. А всё потому, что я страшно устала. Ты вот говоришь, что мне надо отдыхать, а я не знаю, как это сделать. Работы у меня очень много. Живу полной жизнью. Только одно мучает меня каждый день, когда я начинаю работу, — неуверенность в себе. Ты да я знаем это и будем молчать. Вот увижу тебя, и всё пройдёт. Ты как врач умеешь лечить душевные болезни, но умеешь и вызывать их.