Дэни Коллинз - Искушение для затворницы

– Я шейх. Для меня здесь нет запретов. Она покраснела.

– А там что, детские комнаты? – спросила она, всматриваясь в углубление, где по трем сторонам размещались кроватки. Двери не было – только занавес.

– Дети жен – да-да, во множественном числе, – подтвердил он в ответ на ее вопросительный взгляд, – жили наверху вместе со своими матерями. Комнаты освобождались, и девочки переходили жить туда. Мальчики покидали гарем лет в шесть-семь. Я забрал Тарика после смерти его мамы, потому что кроме няни за ним некому было присматривать, чтобы не свалился в бассейн.

– Выходит, те маленькие комнатки для слуг?

– Для наложниц и евнухов, – уточнил он, мысленно потешаясь над ее наивностью.

– Ах. Ну да.

На щеках Ферн снова проступил румянец, и она сделалась задумчивой, когда осматривала пустые покои новым взглядом.

– Здесь так просторно, – отметила она, входя в самую большую комнату на нижнем этаже.

– Она для любимицы султана. Как видишь, отсюда – если не считать комнату первой жены – кратчайший путь в его покои. – Он сделал жест в сторону коридора, ведущего в его спальню. – И любая, направляясь к нему, должна была пройти мимо двери первой жены.

– Политика – дело не новое, так? – заметила Ферн, проходя в обитель наложницы. – У нее даже был кондиционер.

Ферн удивленно рассматривала решетчатое окно из мрамора, находившееся позади водопада во дворе. Солнечные зайчики отражались от золотой пластины за его спиной, выделяя его покои на фоне прочих комнат.

– Одна обитательница этой комнаты была так любима султаном, что каждую ночь ее сон охранял самый надежный евнух, чтобы с ней не расправились другие женщины.

Зафир приблизился к Ферн, сопереживая чувствам своего предка.

По ее лицу пробежала тень какой-то тоски. Она захлопала ресницами, поняв, как близко он подошел, и попыталась увильнуть, но получился довольно неуклюжий пируэт.

Он уже долго ходит за ней по пятам по всему гарему.

– Ферн, – сказал он спокойно, не давая ей выйти из комнаты. – Нам надо поговорить о том, что сказал доктор. О том, чтобы заняться любовью.

Ферн остановилась, но оборачиваться не стала. Она стиснула руки, и ее щеки залил яркий румянец.

– Ты хочешь?

Его вдруг охватил какой-то юношеский страх. Он не хотел признаваться в чувствах прежде ее. Что, если он наступит на те же грабли, что и в первом браке? Но если дело было в доверии, то единственный способ завоевать ее доверие – быть с ней предельно честным.

– Хочу ли я поговорить? Или заняться любовью? Я готов ждать, если тебе неуютно, но вообще да – я бы хотел заняться с тобой любовью.

– А ничего, что я жирная?

– Вовсе ты не жирная. Ты прекрасна, – сказал он с искренностью на грани благоговения и подошел ближе. – Ты что, комплексуешь?

– Да, – сказала она еле слышно и взволнованно. – И еще в моем положении стыдно хотеть такого.

Он почувствовал такое облегчение, что был готов рассмеяться, но ее следующая ремарка вновь повергла его в шок:

– И греховно – если это лишь вожделение.

– Только не подумай, что я жду твоей любви, – поспешила добавить Ферн, боясь его реакции на ее случайно вырвавшиеся слова.

Но ей было нелегко это говорить, потому что, может, она и не ждала, что он ее полюбит, но страстно этого желала. Крутя на пальце бабушкино кольцо в машине по дороге во дворец и размышляя о том, как неожиданно круто повернулась ее жизнь, она вдруг осознала, что всему этому есть лишь одно оправдание: любовь.

Она так его любит. Она знала это и раньше, но сумела себя убедить, что все пройдет. Будто столь сильное чувство способно просто испариться. Она носила его ребенка, и все то время, пока они были в разлуке, Зафир был где-то между ее собственным сердцем и сердцем их малыша. Любовь росла с каждым днем, как росло и их дитя.

– Ферн.

Ей было почти невыносимо от того, как осторожно он произнес ее имя, словно ступал на очень уязвимую территорию.

– Да нет, все нормально, – настаивала она, убеждая саму себя, что так оно и есть. – Мы едва знаем друг друга. Мы хоть раз нормально поговорили?

Они всегда были слишком заняты, сдерживая вопли наслаждения. У Ферн пылали щеки, и она накрыла их ладонями:

– А теперь мы женаты, так что в принципе нет никакого греха в том, чтобы чувствовать это животное влечение, – но довольно ли этого? Было ли этого достаточно для тебя и твоей жены?

– Ты и есть моя жена, – сказал он.

Он сделал глубокий вдох и отвернулся от Ферн, взглядом показывая на дверь и ступеньки, которые начинались прямо за ней.

У Ферн внутри все оборвалось, она стала спускаться вниз вслед за ним, коря себя за то, что подняла явно больную для него тему. Откуда взяться нежным чувствам, если она сама без конца его отталкивает?

Вместо того чтобы открыть дверь, через которую коридор уводил в его спальню, он жестом направил Ферн в располагавшуюся рядом комнату.

– Вот здесь спала Садира, если не со мной.

Ферн уже заглядывала сюда, когда отправилась на разведку. Она обратила внимание на круглую кровать, ее мягкое красное изголовье и шелковый балдахин, напоминавший ей их палатку в оазисе. В апартаментах была современная ванная комната, гостиная с мебелью эпохи Османской империи и уединенный балкончик. Он был застеклен тонировкой, хотя и выходил лишь на внутренний дворик и бассейн Зафира. Боковая комнатка, вероятно, использовалась в качестве детской.

– Как я уже и говорил, Садира подарила мне Тарика, поэтому я никогда не посмею сказать о ней дурного. Я это серьезно.

Он покосился на Ферн, стоя в дверном проеме и обозревая прежние комнаты Садиры по диагонали с другого конца гарема.

Хотя он и был облачен в свои тобу и гутру и смотрел с важным видом, Ферн почувствовала, что его что-то гнетет. Лишает сил.

– Она позволила отцу выдать ее замуж за меня ради блага нашей страны. Думаю, она чувствовала то же, что и я, – что наш союз будет благоприятен и что взаимная симпатия и уважение лягут в основу крепких отношений.

– Кажется, у нас с тобой это есть, не находишь? – не удержалась она от комментария.

Он посмотрел на нее с нескрываемой гордостью.

– Между мной и тобой в сотни раз больше, чем было у меня с Садирой. Например… – Он опустил глаза в пол. – Ферн, тебя беспокоит, что я лишь наполовину англичанин?

Она не ожидала такой постановки вопроса:

– Нет! Конечно нет. Я об этом и не думала. Это же он, Зафир, сексуальный и поразительный, и ей до сих пор не верится, что он вообще обратил на нее внимание.

– В этом смысле я только за тебя беспокоюсь – ну, знаешь, в плане политики. И твою мать тревожит только это. Да, было бы здорово, если бы все в мире забыли о предрассудках и не притесняли бы друг друга из-за цвета кожи или других глупостей. Иногда я жалею, что я англичанка. Будь я арабкой, я была бы тебе в помощь, а не в тягость.