Наталья Нестерова - Между нами, девочками

Я могу бесконечно ее описывать, но по правде дачники бросили завтракать и повыскакивали на крыльцо, привлеченные скорее громкой автоматной очередью. Бабушкиному драндулету, переименованному из плебейского «Москвича» в благозвучного «Московитянина», лет больше, чем мне. Его много раз ремонтировали, но одну деталь он стойко отвергает, как инородную, а именно — выхлопную трубу. Поставят новую, а через месяц она прогорает и отваливается. Бабуля махнула на трубу рукой и решила: «Московитянину» не нравится, когда ему затыкают рот. Да, это не аналог рта, отверстие скорее выходное, чем входное. Но всякий имеет право говорить в полный голос!» И бабуля гоняет без выхлопной трубы, пугая собак и мирных обывателей. Лиза, увидев (сначала услышав) мою бабушку, слегка оробела. А потом исполнила традиционный номер под названием: «Ах, как внучка на вас похожа!»

— Если учесть, — отвечает бабуля, — что ее отцу я не родная мама, а мачеха от второго брака, то наше сходство вполне понятно.

Лиза беспомощно на меня уставилась. Я быстро объяснила ей наши запутанные семейные связи. Бабушка была замужем три раза. По нисходящей: за доктором наук, за кандидатом наук и за автогонщиком. Когда кандидат наук, мой родной дедушка, уходил к своей аспирантке, он хотел забрать моего папу. Но бабуля легла на пороге и сказала, пусть из нее делают труп. Мой семилетний папа подошел и лег рядом.

Кажется, все просто изложила. Однако Лиза смотрела на меня так, будто я «Сагу о Форсайтах» в пять предложений втиснула.

Бабуля проинспектировала не обширные, но аккуратные Лизины дачные угодья.

— Весьма мило, — похвалила и тут же сделала замечание: — Не хватает изюминки, яркого штриха. Например, клумбы с экзотическими цветами. Знаете, есть такие, на драных петухов похожие. Или дерева с оригинальной стрижкой, под…

— Под античный символ плодородия, — вступилась я за Лизу. — Ты сама-то грабли от лопаты можешь отличить?

— Как вы, молодежь, — бабуля изящным взмахом руки объединила нас с Лизой, — бываете вульгарны! Если оппонент переходит на личности, значит, он плохо владеет предметом дискуссии.

Я не терплю, когда последнее слово остается не за мной. Мы еще несколько минут препирались с бабулей и нагнали на Лизу таких страхов, что она забыла нам чаю предложить. Наверное, облегченно перевела дух, когда под треск и грохот мы наконец уехали.

— Отчитывайся! — приказывает мне бабушка в машине.

Перекрикивая шум мотора, я рассказываю о припадке эпилепсии и кибер-родителях, о Лизе и имитации беременности, о лысом поклоннике и его красноносом отпрыске, и как я их разыграла.

Мы въезжаем в хвост длинной автомобильной пробки, и бабушка глушит мотор.

— Согласна, — поворачивается она ко мне лицом, — что проблема в твоих родителях. Когда ты появилась на свет, я с ними заключила договор: я воспитываю, они порют.

— Что делают?!

— Глагол «пороть» означает бить ремнем по мягкому месту, лупить, драть — то есть наказывать. Тебя пороли?

— Никогда!

Что и требовалось доказать! Вместо тургеневской барышни мы имеем малокультурную личность! Потому что культура заключается в осознании морального императива недопустимости вмешательства в дела посторонних людей. В противном случае цивилизации грозит потеря нравственных завоеваний и социальный хаос. Тебе понятна терминология?

Бабуля еще несколько минут рассуждает на эту тему, а потом со словами «Что они копаются, олухи!» — выскакивает из машины и, отбивая шпильками дробь, мчится вперед — туда, где случилась авария. Сейчас она будет объяснять, кто виновник ДТП, и учить гаишников, как правильно измерять тормозной путь.

Откровенные исповеди и задушевные беседы в поезде любят те, кому редко приходится ездить. Для меня лучшие попутчики — непьющие глухонемые.

Лучших попутчиков в поезде «Москва-Новгород» мне не досталось, но и те, что были, вполне устроили. Три мужчины: смахивающий одновременно на бандита и милиционера парень в кожаной куртке, холеный новорусский клерк и прибалтийский артист, фамилии которого не вспомнить, фашистов в советских фильмах играл. Наше общение ограничилось двумя фразами. Поздоровались при посадке, попрощались, выходя из поезда. Во время бодрствования читали. «Фашист» — детектив, чиновник — бумаги в папках, милиционер-уголовник — «желтую» газетенку с пышнотелой оголенной девицей на первой полосе.

Я купила в вокзальном киоске два любовных романа и с удовольствием углубилась в первый. Успела перехватить снисходительные взгляды попутчиков: что с глупой женщины возьмешь? Я и не претендую на звание умной. До гроссмейстера международного класса не дотянула, с докторской диссертацией копаюсь уже пять лет. Будь я умной, не прозябала бы на кафедре дискретной математики с нищенской зарплатой доцента, а компьютерные программы для коммерческих банков писала.

Не важно, что с ними справится любой третьекурсник с нашего факультета. Зато не пришлось бы носиться по стране и в шахматных клубах играть с любителями за деньги. А женские романы для меня — как легкий сквознячок в заваленной рухлядью квартире, то бишь в моей голове.

Я погрузилась в перипетии отношений беременной героини, которая не хотела выходить замуж за любимого мужчину и отца будущего ребенка, так как не была уверена в искренности его чувств. Она подозревала, что уговоры пожениться продиктованы благородством, а не страстной любовью к ней, героине.

Фантастика. В реальной жизни ничего подобного не бывает. По собственному опыту и поведению подруг знаю: в сознании беременной женщины непомерно разрастается участок, отвечающий за самосохранение. Древние инстинкты настойчиво напоминают, что скоро ты станешь беспомощной и слабой. Срочно требуется самец для оборудования логова, охоты на мамонта, кормления тебя и младенца.

Но критиканские мысли пришли, когда я захлопнула книгу. С сожалением — интрига была выстроена мастерски и держала в напряжении до последних страниц. Взялась за второе произведение о трудной судьбе секретарши, излечивающей шефа от ненависти к женскому полу, приобретенной вследствие несчастной юношеской любви. Мимоходом отметила легкое удивление чиновника скоростью моего чтения. Поглощаю строчки я реактивно. В молодости муж любил заключать пари: мне давали газету со статьей на полстраницы, которую я осваивала за пять секунд и пересказывала содержание. Бутылка шампанского не была проиграна ни разу.

В Новгороде я провела три сеанса игры на десяти досках. Для проигрыша выбрала старичка, который наверняка с трудом наскреб деньги для участия в игре. И легкомысленно зевнула коня на левом фланге местной шахматной звезде, едва свела до ничьей. С ребятишками из шахматного клуба играла бесплатно. Поддавков не люблю, поэтому они все честно проиграли. В качестве компенсации показала им несколько изящных этюдов.