Аннэ Фрейтаг - Счастье рядом

Лариссе подарили электросамокат. Это так символично. Сестра следует по своему пути, в то время как мой заканчивается. Я могу представить ее на самокате, как она постепенно удаляется. Ее подарок недолговечный, в то время как мой был планом на будущее. И все, что от него осталось, – воспоминания и большая мечта, которая никогда не осуществится.

Когда официант приносит еду, общение прекращается, и картинки в моей голове заполняют сознание. Я слышу, как папа что-то обещает сестре, вижу, как она улыбается ему с облегчением. Но я не успеваю спросить, о чем идет речь, потому что меня отвлекает манящий вид соуса «Аврора», поэтому начинаю есть. Я одержима светло-оранжево-красными соусами для макарон. Я разглядываю свою семью. И, хотя каждый сам по себе, мы все равно вместе. Каждый находится в своем маленьком мирке из домашней пасты и рыбы-меч. Святое молчание. «Можно даже услышать звуки наслаждения», – думаю я и улыбаюсь. Странно, как все поменялось за последний год. Вообще все. Прежде всего, мне больше не шестнадцать. Я всегда была стара душой, находясь в молодом теле, но за последние полгода пугающе повзрослела.

Раньше в моей голове всплывала картина, какой я буду, когда вырасту. После того, как озвучили диагноз, эта картина, кажется, превратилась в карикатуру, и я старалась больше не думать об этом. Когда учишься жить, оглашение смертного приговора подобно сертификату, который означает окончание обучения. Я съедаю последнее равиоли и подумываю, не заказать ли мне еще макароны с рагу, но мой желудок скоро лопнет, а я еще обязательно должна съесть тирамису, поэтому беру чиабатту и макаю ее в соус.

Нет, мне больше не шестнадцать. А может, никогда и не было по-настоящему. Я так много думала, как будто пыталась за это время, которое у меня еще осталось, подумать обо всех вещах, которые могли бы произойти за всю жизнь. Я делаю глубокий вдох. Может, это и не было расточительством времени. Может, я такая, какая есть. Но последние недели посвящены моему желудку. У него нет шансов в борьбе против моего разума. Я чувствую, как последний кусочек хлеба, перемешанный с соусом, мягко тает во рту, и в этот момент я вспоминаю Оскара и дрожу от мурашек, бегущих по коже.

Да, может быть, жизнь делает все, что захочет, но, возможно, она знает, что делает. Наверное, я должна наконец осознать, что в моих руках не осталось ничего, кроме момента. Самое время признать это. Я не знаю, как лучше. У жизни намного больше опыта, чем у меня. Хоть я и никогда не управляла своей жизнью в полной мере, это прекрасно – передать бразды правления кому-то другому, несмотря на то, что мне тяжело смириться с этим.

Это впечатляюще. Совершенно неважно, насколько я сытая, но для кусочка тирамису всегда найду место. Не имеет значения, сколько я съела до этого. Местечко найдется. Стоит признаться, после этого мне всегда становится плохо. Но это тошнотворное состояние стоит того. Я довольно откладываю вилку и не обращаю внимание на колющие боли на вдохе, они, по крайней мере, никак не связаны с моим сломанным сердцем и отсутствующей легочной артерией.

– Я должен кое-что сказать, – папа берет белоснежную тканевую салфетку. Мы ожидающе смотрим на него, пока он вытирает рот и затем кладет салфетку на стол. – Речь идет о деле Петерсена.

– Нет, пожалуйста, – Ларисса раздраженно закатывает глаза. При разговоре на любую другую тему мама могла бы взять себя в руки, но сейчас она просто сжала губы.

– Я откажусь от дела.

Мы в недоумении смотрим на него. Вопросы витают над головами как выноски с текстом, но мы не можем ничего сказать, словно нас парализовало. Первой отходит мама. Она откашливается и с придыханием произносит:

– Что? – она говорит так тихо, как будто он сказал что-то неприличное. Что-то такое, что нельзя произносить вслух на публике. – Ты… ты откажешься от дела?

– Да, я откажусь от дела, – отвечает отец и нежно улыбается. – Я хочу проводить больше времени с семьей.

Озвучив это, он смотрит на меня, и я не знаю, как должна на это реагировать. Я должна радоваться? У него были месяцы. Месяцы. Но он продолжал работать. Не сосчитать, как часто мне хотелось видеть его больше. Как часто мне хотелось, чтобы он наконец отказался от этого проклятого дела. Я смотрю на Лариссу, она улыбается. Все улыбаются. Кроме меня.

– Это замечательная новость, – говорит мама, и ее глаза наполняются слезами.

– Я тоже так считаю, – отвечает Ларисса.

Все смотрят на меня. Три пары глаз сверлят меня взглядом в ожидании, и я точно знаю, что в этот момент думает моя сестра: «Скажи спасибо, ведь он сделал это только ради тебя. Ради нас он бы не сделал ничего подобного» . А я думаю: «Если бы один из вас умирал, он поступил бы так же. Я, честно сказать, с удовольствием бы продолжила жить» . Но мы обе молчим, потому что знаем, как родители относятся к скандалам на публике.

– Тесса, любимая, а ты что думаешь? – спрашивает он и кладет свою теплую руку поверх моей. Я хочу что-нибудь ответить, но мой язык онемел. Как на приеме у зубного. Как будто подействовала анестезия. – Дорогая?

Я прокашлялась:

– Ты это делаешь из-за меня?

Он смотрит на меня какое-то время, затем отвечает:

– Да, поэтому тоже.

– Я… – начинаю говорить, но останавливаюсь.

– Продолжай, – мягким голосом говорит он и подбадривающе улыбается, но я не знаю, что должна сказать.

Сейчас неподходящее время. Я хочу аккуратно преподнести им это. Без Лариссы и ее взгляда. Внезапно мне становится ясно, что не будет подходящего момента, чтобы рассказать семье о том, что последние недели мне хотелось бы провести с Оскаром. Без них. Я причиню им боль, хотя не хочу этого. Они обидятся, а мама будет ужасно плакать. Может, с моей стороны это эгоистично, но это мое последнее лето. И я хочу провести его с Оскаром . Я хочу ехать с ним по нашему маршруту и копить в памяти воспоминания до конца дней.

– О чем ты думаешь, милая?

– Я… – напряженно сглатываю и слышу, как произношу: – Меня не будет с вами.

– Что значит, тебя не будет с нами? – папа в недоумении смотрит на меня.

– Я хотела подождать с этим до конца ужина.

– С чем ты хотела подождать? – спрашивает он, и его голос звучит не как голос моего отца, а как голос серьезного адвоката, который не терпит нечетких ответов.

– Мы с Оскаром едем в Италию.

– Что?! – он спрашивает так громко, что люди за соседними столиками оборачиваются. Когда он замечает взгляды, направленные на нас, то берет себя в руки, потому что знает, что мама не выносит подобные ситуации. Он растягивает губы в кривой улыбке, а затем он сжимает мою руку и шепчет: – Ни за что на свете. Ты останешься со своей семьей, поняла?