Аннэ Фрейтаг - Счастье рядом

– Да, понимаю, – отвечает Оскар. – У меня были такие же ощущения в Лондоне.

– В Лондоне? – Я делаю вдох, не обращая внимания на боль, которая ударяет по сердцу словно кулаком и все больше усиливается. « Я не хочу этого! Это моя ночь!» – Как долго ты там пробыл? – выдавливаю я из себя.

– Около двух лет.

– Вау, – удивляюсь я, когда боль немного отпускает. – И как… как ты там очутился?

– Обычно, – отвечает Оскар, вздыхая. – Отца перевели, и мы переехали.

Я стараюсь незаметно стереть пот со лба и со страхом жду очередной атаки и последующей за ней боли, которая ясно напоминает мне о том, что каждый удар моего сердца может оказаться последним.

– Все хорошо?

Я киваю и избегаю его взгляда. Затем аккуратно набираю воздух в легкие, насколько они мне это позволяют.

– А чем именно занимается твой отец? – спрашиваю его. – Я знаю, что он учился в университете вместе с моим. Исходя из этого, могу предположить, что он тоже адвокат…

– Нет, он дипломат, – Оскар останавливается и с подозрением смотрит на меня. – Я думал, ты знаешь.

– Нет, откуда?

От его ухмылки у меня бегут мурашки по спине и рукам, они заглушают неровные удары моего сердца. Пусть даже чуть-чуть. – Креветка, моя мама кроме этого практически ни о чем другом не говорила, когда мы были у вас на ужине.

– Оу, – я смотрю в пол.

– Ты правда ничего не запомнила? – спрашивает он, смеясь. – Серьезно?

– Я не помню практически ничего с того вечера, – я смотрю ему в глаза. – Кроме тебя.

Звуки фортепиано становятся громче с каждым пройденным метром.

– Мазурка, сочинение 68 Шопена. Я даже не знаю, сколько раз играла это произведение. Чаще всего для мамы. Оно ей нравилось. Я отчетливо помню, что, как только начинала играть первые ноты, она сразу же приходила в гостиную. Ложилась на диван и слушала, закрыв глаза. Как будто оно манило ее и переносило в другой мир. Тогда я не понимала, что конкретно трогает ее, но сейчас понимаю. Это легкость и одновременно свинцовая тяжесть. Как безобидный взмах крыла и разбитое сердце. Как улыбка и слезы.

Мы приближаемся к толпе людей, которая окружила пианино и внимательно слушает. Они как один организм, который дышит в такт. Вокруг тишина, городская спешка остановилась, слышно лишь мягкие звуки клавиш. Людей притянула музыка, они словно мотыльки, слетевшиеся на свет. Местные словно туристы. Мы с Оскаром тоже остановились. Вечерняя духота тяжестью висит в воздухе над переулками, струится над площадью и солью садится на мою кожу. Музыка пронизывает меня. Я закрываю глаза и, кажется, перестаю существовать. А вместе со мной и боль. Эта мелодия стирает все мысли из моей головы. Я наслаждаюсь моментом и магией. И руками Оскара, которые крепко держат меня сзади. Мы стоим так, кажется, целую вечность.

Звучит последняя нота, и публика разражается аплодисментами. Я открываю глаза, поворачиваюсь к Оскару, встаю на носочки и целую его. Как будто тороплюсь. Как будто я не могу терять ни минуты. Но я и вправду не могу терять ни минуты. Потрачено и так слишком много времени. Мой язык касается его губ, и Оскар крепко прижимает меня к себе. Громкие хлопки сотрясают воздух и заглушают наше дыхание. Одной рукой Оскар держит меня за шею, другой за подбородок, как будто он хочет остановить меня. Когда он засасывает мою губу, я издаю стон. Этот поцелуй совсем другой. Но я не могу объяснить какой.

Оскар чуть отдаляется, и мы смотрим друг другу в глаза. Его взгляд пропитан тем, что я чувствую внутри. Руки дрожат, а во рту пересохло. Я словно в дурмане, и щекочущее чувство заглушает колющую боль в сердце. Мое тело шепчет мне, что я хочу его. Такое со мной впервые. Мой более смелый двойник не стал бы ждать. Она просто отдалась бы мыслям и фантазиям. И, когда начинает звучать следующее произведение, Оскар целует меня. Я прижимаюсь к нему, а он гладит меня по волосам, и в это мгновение я понимаю, что дождалась. Его. И этого момента. Он самый совершенный.

Мое сердце бешено стучит, каждый шаг неустойчив. Мой взгляд, будто в трансе, перемещается от площади к впечатляющим статуям под арками. Но какими бы красивыми они ни были, они стоят в тени Давида, как другие мужчины для меня в тени Оскара. Держась за руки, мы возвращаемся к собору, который при вечернем освещении немного похож на сказочный замок. Перед ним Оскар останавливается и вытаскивает маленького зайца из рюкзака.

– Я так обалдел, что чуть не забыл запечатлеть этот момент, – говорит он и поднимает зайца. Затем делает фото.

Я разглядываю умиротворенную улыбку на его губах и делаю глубокий вдох. Мне не следовало этого делать. Так больно, что я едва могу пошевелиться. До этого боль еще можно было терпеть, но сейчас нет.

– Голодная? – спрашивает Оскар.

– Еще как, – я поджимаю губы и стискиваю зубы.

Мои ноги тяжелеют с каждым шагом, а сломанные легкие отказываются работать от такого количества ходьбы. Но страшнее боли мысли, которые все глубже вгрызаются в мозг. А что, если в любую секунду меня не станет? Если я не дойду даже до машины? Что будет?

– Как насчет багета? Я видел недалеко небольшой ресторанчик, который выглядел очень мило, – Оскар проводит пальцами по моей шее, но я никак не реагирую, и тогда он внимательно смотрит на меня. – Креветка?

– Я согласна на все, – напряженно шепчу я.

Он крепко держит меня.

– Где таблетки?

– В машине, – бормочу я.

– Подожди, ты принимала их сегодня всего один раз ? – спрашивает он строгим голосом, который я до этого еще не слышала. – Разве ты не должна принимать их четыре раза в день?

– Я только возле Понте-Веккьо заметила, что забыла их.

Оскар глубоко вздыхает и сжимает губы. Я смотрю на него и понимаю, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

– Тебе очень больно? – в конце концов спрашивает он, и я киваю. – Давай, – шепчет он и улыбается. – Я понесу тебя на спине.

С одной стороны, мне хочется возразить ему, но с другой, я понимаю, что сама никогда не дойду до машины. Не дойду без его помощи. Мое тело сдается… Надеюсь, только сегодня.

Моя голова лежит у Оскара на плече, а руки расслабленно болтаются у его торса. Я хочу крепко схватиться за него, но не могу. Каждая напряженная мышца, словно очередная иголка в груди, словно в огонь подливают масла. Я стараюсь не думать о том, что его руки впервые касаются моей попы. Боже, как бы мне хотелось, чтобы это произошло в другой ситуации. Ненавижу эти мгновения. В одночасье я превратилась в маленькую беспомощную девочку. Бренчащий костями скелет. Еще двадцать минут назад я чувствовала себя желанной, а сейчас мне хочется выть. Так совершенный момент разбился о суровую реальность.

Мне кажется, я знаю, что в последнем поцелуе было другим. Он был в какой-то степени предопределяющим. Отчаянным. Как будто я не хотела упустить его. Как будто боялась, что он может стать последним. Сейчас я боюсь, что он стал последним.