Пабло Симонетти - Граница дозволенного

— Я смотрю, тебе все мало.

— Как ты смеешь?! Мне мало, потому что недополучаю от тебя!

Вырвалось сгоряча, я тут же пожалела, но Эсекьель, ухмыльнувшись, поднял бокал за «Площадку знакомств», за говядину по-бургундски, которая показалась мне чересчур острой. А потом он начал задавать вопросы насчет сайта. Сначала общие, потом все больше увлекаясь конкретикой, пока наконец я не перестала дуться. Я поделилась с ним увиденным, своими впечатлениями, развернула перед ним пестрый веер сексуальных фантазий, которыми изобиловал сайт. С той же ехидцей, с какой он расспрашивал меня, я выдала встречное предложение — поискать женщину. Эсекьель ответил, что, если ему захочется переспать с другой, он сам о себе позаботится. Тогда ему точно прямая дорога на сайт — это гораздо проще и не так компрометирует, как перемигивания со студентками. Эсекьель расхохотался. За то время, что я тянула свой единственный бокал, он успел прикончить бутылку вина.

— Хорошая идея, — согласился он. — Может, и воспользуюсь.

Вернувшись в квартиру, он попросил, чтобы я показала ему сайт. Мы вместе уселись за компьютер. Два раза он кликал по анкетам участниц с фотографиями ню, но их откровенность вызвала у него только усмешку. Потом он захотел посмотреть, кого я отобрала в фавориты. Одного он сразу отверг за пошлость (участник под ником д’Артаньян, утверждающий, что в постели его рапире равных нет). Другой показался ему слишком прямолинейным, третий — агрессивным (этот потребовал, чтобы «никаких женщин-вамп и истеричек»). Наконец мы добрались и до Хади. Я показала Эсекьелю дополнительные фотографии, присланные через «Мессенджер». Внешне парень отторжения не вызвал, но Эсекьель предложил, прежде чем уговариваться о встрече, созвониться с ним, ведь голос — очень важная деталь. Я сделала вывод, что он проникся моей идеей. Если после разговора с Хади Эсекьель не охладеет, мы примем приглашение на кофе — на ближайшую субботу, с утра пораньше. В ресторане у нас останется свобода для маневра.

В постели Эсекьель поцеловал меня, его руки налились страстью. На этот раз говорил он: «Хочу, чтобы ты пылала огнем, любовь моя, чтобы тебя возбуждали все эти парни. Хочу слышать, как тебе хорошо». Почувствовав эрекцию, он тут же вошел в меня, и я застонала от наслаждения. «Да, Амелия, ты плохая девочка, я вижу, как тебе нравится, когда «он» внутри…» Через полминуты Эсекьель обмяк на мне и захрапел — разумеется, спасибо вину и говядине по-бургундски.

Больше не могу. Навалившаяся после отъезда Эсекьеля тоска потянула за собой нью-йоркские воспоминания — не сказать, чтобы неприятные, но довольно-таки тяжелые. Какое уж тут «начать заново» после всего, что мы пережили, пытаясь остаться вместе. Ведь эти встречи с другими, несмотря на все возбуждение и адреналин, были вынужденными, их продиктовала необходимость искать то, чего мы не имели, что другим давалось легко, а от нас ускользало. Именно поэтому так тяжело возродить прежние чувства, а вовсе не из-за ощущения вины. Пусть наши потуги противоречили привитым нам моральным принципам и предвещали неизбежный мучительный финал, грузом на душу они не ложились никогда. Ввязавшись в игру, я уже не думала о достоинстве, целомудрии и тем более о репутации. Я хотела одного — ощущать полноту жизни. Кто-то скажет, что я просто искала кобеля, как течная сука, оправдывая свою ненасытность высокой целью, — и, возможно, окажется прав. Кто знает… И все же я видела в этих попытках спасение, единственный способ вдохнуть жизнь в нашу близость, заглушить зов бездны. Да, признаю, во мне поселился какой-то протест, тихое бешенство — ведь лучшие годы проходили впустую из-за безразличия Эсекьеля. Мне хотелось восстановить равновесие, и Нью-Йорк подходил для этого идеально, как пространство с минимальным (или просто нулевым) общественным контролем. Там можно было удовлетворить хотя бы толику моих желаний.

Есть ли шанс вернуть Эсекьеля? Это было бы замечательно: он — часть меня, столько лет он был мне куда более прочной опорой, чем работа и, само собой, чем моя родня. Ближе Эсекьеля у меня никого нет. Как его вернуть? На прощание он поцеловал меня в щеку. Когда он шагнул ко мне, я думала, он обнимет меня, поцелует в губы и отнесет в постель, — я жажду этого безумно, силой своей мысли преображая действительность, делая ее податливой, как игрушка из секс-шопа, как поролоновый кукольный домик, который гнется в любую сторону. Если подумать, я не так много прошу, мечтая, чтобы Эсекьель проявил инициативу и захотел заняться со мной сексом. Вполне естественное, элементарное желание для женщины. Однако именно оно стало для нас камнем преткновения. Ведь Эсекьелю достаточно было просто пообещать, что он попробует разобраться с потерей сексуального аппетита. То, что нас объединяло, теперь встало между нами стеной, порождая очередное, гораздо более печальное клише. Эсекьель отдал инициативу мне еще до свадьбы, и, вероятно, это ощущение просочилось в самые глубинные слои той почвы, на которой строилась наша жизнь.

К вечеру подтянулся туман. Горизонт заволокло мглой, небо, кажется, тоже вот-вот затянет. Скоро осень. Полтора месяца осталось. Я спускаюсь по тропинке, ведущей в зону суккулентов — там у меня растут кактусы, пуйи, опунции, седумы и эхеверии. К своему удивлению, натыкаюсь на Сезара.

— Сезар, ты почему не уходишь?

— Да вот, хотел уж доделать, — как всегда не глядя на меня и не отрываясь от работы, отвечает садовник. Согнувшись в три погибели, он высаживает опунции и кактусы Сан-Педро на вершине склона. Акустика на косогоре такая, что мне можно не повышать голос, а вот Сезару приходится.

— А завтра нельзя?

— У меня уже лунки выкопаны, да и полить нужно. Дон Эсекьель… он вроде в порядке.

— Да. — Такого поворота я не ожидала.

Сезар выпрямляется, опираясь обеими руками на черенок грабель, и смотрит поверх моей головы на северные холмы.

— Жарко было.

— Да.

— А вы?

— Я?

— Вы как?

— Хорошо, Сезар, спасибо. — Я едва сдерживаю изумление. Никогда прежде он не задавал мне личных вопросов.

— Дону Эсекьелю понравился сад?

— Сказал, что никогда еще не видел такой красоты.

— Да, разрастается помаленьку. — Приосанившись, садовник с улыбкой смотрит по сторонам. — Еще бы не разрастаться, когда мы в него всю душу вкладываем.

— Конечно.

— Он садом интересуется. Как приедет, все меня расспрашивает, от работы отвлекает.

— Да? Я не знала.

— Вот так. Ему интересно. Как работать, так нет, а вот узнать, как что называется, растения там, птицы, — за милую душу. Это я его научил птичьи голоса распознавать.

— Меня ты тоже учил.

— У вас со слухом хуже, а вот дон Эсекьель — это да.