Пабло Симонетти - Граница дозволенного

Здесь, в доме у моря, я прихожу в себя после разъезда с мужем. Делаю что хочу, живу одна, брожу по холмам, а после возвращения копаюсь в саду. Читаю, сплю — много сплю, часов по девять в день, не меньше. Сон — одно из самых моих любимых занятий, я просыпаюсь спокойная, тревоги уходят. Выспаться всласть я могу только здесь, в этом доме, то кутающемся в нежную дымку утреннего тумана, то укрывающемся от солнца за высокими лесистыми холмами. Далеко позади остался город с его суетой и делами — по утрам надзор за ландшафтными работами, потом офис, проекты, бесконечная бумажная волокита… Но даже тут, в добровольном затворничестве, побыть одной не удастся. Ко мне едет сестра. Будет выведывать, почему мы разводимся. За то время, что я после ухода от Эсекьеля сижу тут, в Рунге, мы с ней разговаривали по телефону раза три-четыре. Видимо, этого ей недостаточно.

— Ты мне соврала! — накинулась она на меня вчера.

— Где соврала? Ты о чем?

— У тебя любовник, Амелия, вот почему вы разводитесь.

Узнай она подлинную причину, посмотрела бы на меня совсем другими глазами. Но ей не хватит ни широты взглядов, ни спокойствия, ни желания, ни выдержки, чтобы выслушать все как есть. Она словно ребенок, сгорающий от любопытства. Сколько еще объяснять, пока она поймет, почему все случилось как случилось — наши с мужем чувства и взаимопонимание, покатившись по наклонной, рухнули в ледяное озеро, из которого нет возврата?

С детства, даром что я младше, Хосефина делилась со мной самым сокровенным, наивно рассчитывая на ответную искренность. Мир в нашей с мужем семье она принимала за свидетельство крепчайшей любви, ведь именно это отличало нас с Эсекьелем — никаких ссор, все гладко, без сучка без задоринки. Понимающие улыбки, полное единодушие, жить счастливо и умереть в один день. И теперь сестре досадно — не потому, что развалился наш образцовый, как в книгах, брак, а потому, что она проворонила начало конца. Мозги у Хосефины есть, и легкомысленной дурочкой ее не назовешь, но некоторый эгоизм и шаблонность мышления присутствуют. Она идет по жизни, не вдаваясь в детали происходящего вокруг, если они не затрагивают ее персонально. Не знаю, почему она так близко к сердцу принимает мой развод. Возможно, здесь все дело в патриархальном представлении о семье, о границах. Ей непонятно, куда теперь определить Эсекьеля, ведь даже меня, родную сестру, для которой в ее «географии» всегда найдется уголок, она предпочитает воспринимать так, как привыкла. Мы сбили привязку к месту и обстоятельствам, и она пытается теперь определить координаты заново, нанести нас на карту своего окружения раз и навсегда, чтобы не запутаться.

— Хосефина, послушай, я встречаюсь с Роке Гарсией…

— Я не про Гарсию, это все выдумки для отвода глаз. Я имею в виду Бернардо Отеро. Или, скажешь, он не из-за тебя развелся?

— Откуда такие сведения?

— От одного близкого человека. Она врать не будет.

— Кому близкого?

— Нам обеим… Тринидад, наша невестка, не из выдумщиц. А ей рассказала сестра Эсекьеля, твоего мужа.

Мое терпение лопнуло. Гораздо сильнее, чем это вот ханжеское «твоего мужа», меня задело, что родные с обеих сторон судачат за моей спиной. Будто взяли и втолкнули меня обратно в курятник, из которого я пыталась сбежать.

— Хосефина, слушай внимательно, я повторять не буду…

— Что ты злишься? Я же ни при чем…

— Помолчи! Выбирай — либо ты веришь мне, либо кому попало. Если хочешь, познакомлю тебя с Роке, можем о нем поговорить, если тебе интересно, но если ты не перестанешь…

— А зачем сестре Эсекьеля выдумывать?

— …говорить нам будет не о чем, — закончила я, не обращая внимания. — Можешь толковать о своем, я о своем.

— О тебе ведь заботятся.

— Странная забота.

— Ну, не злись на меня. — Сменила тактику, подлизывается. — Я просто хочу узнать правду. Как так может быть, что я не в курсе, почему ты от него ушла?

— Что сочту нужным рассказать, расскажу. Но не проси, чтобы выкладывала всю подноготную, а тем более чтобы подтверждала чужие сплетни.

Она уговорила меня увидеться и спокойно посидеть, поговорить. Приедет с ночевкой. Минус два спокойных дня. Скрыться не удалось, даже здесь меня достают любопытствующие. Именно «любопытствующие», во множественном числе, потому что объяснений требует не только сестра, но и мои родные, родные Эсекьеля и наши близкие знакомые… Наш «круг», которым я так дорожила и который теперь кажется мне никчемным и нелепым, словно детская игра «каравай» в исполнении взрослых. С другой стороны, пусть приезжает. Вернется в Сантьяго, став источником информации, и избавит меня от расспросов старшего брата, его жены и всех прочих, считающих, что имеют право узнать мотивы и обстоятельства из первых рук.

Мечты, мечты…

Реакцию родителей даже представить тошно. Мама потребовала бы, чтобы я возвращалась к Эсекьелю, и точка. В случае непокорности вела бы себя как главная пострадавшая — неприкаянно шаталась бы по дому или рыдала, запершись в комнате, пока не доложат, что непорядок устранен. Папа же, немногословный врач-дерматолог, равнодушный к чужим переживаниям, заботился бы в первую очередь о моем физическом здоровье, не вникая ни в какие опасные подробности. Однако обоих уже семь лет как нет в живых, — и сейчас оно, наверное, к лучшему. Восьмого марта 2001 года микроавтобус, везущий родителей из Кингстона в Очо-Риос на Ямайке, занесло на скользком от ливня горном серпантине.

На первый взгляд наша семья ничем не отличалась от других. Однако на самом деле мама, прикидываясь милой и любезной перед посторонними, весь свой эгоизм приберегала для родных. А отца, несмотря на типичную для всех врачей маску невозмутимости и цинизма, профессия наделяла властью лишь в пределах кабинета и примыкающей процедурной. За порогом этих владений, расположенных в самом унылом здании на улице Гуардия-Вьеха, с него разом слетали уверенность и целеустремленность. При таком раскладе родители никак не могли вырваться из порочного круга вечного недовольства. Маменькины страсти гасились отцовским безволием, а отцовские старания обесценивались маминой ненасытностью.

Я подготовилась к приезду Хосефины. Съездила за покупками в Майтенсильо — многолюдный курортный городок в пяти километрах к северу. На рынок в рыбачью бухту выбралась пораньше, до наплыва отдыхающих, которых интересует не столько рынок, сколько тусовка. По той же причине никогда не езжу на понедельничную ярмарку в Пучункави после десяти утра.