Елена Щербиновская - Кто в спальне король?

— Да не дрожи ты так… — шептал Алан, целуя меня. — Все хорошо! Я не хочу больше расставаться! Даже на час, на минуту не хочу никуда тебя отпускать! Останься со мной! Навсегда…

И я осталась. В полузаброшенном доме на пустыре, в его мастерской, на низком, скрипучем диване, с ревнивой соседкой за стеной, с нерасцветшим жасмином под окном. Осталась навсегда. Я впервые в жизни была с мужчиной, самым прекрасным, самым сильным и смелым из всех мужчин на земле. Окончательно потеряв голову от любви и шампанского, мы бормотали какие-то бессвязные нежные слова. В эту ночь я отдала Алану себя всю, без остатка, не оставив в запасе даже самый маленький кусочек души. И мир в очередной раз перевернулся, и я узнала, что нет ничего на земле сильнее любви мужчины и женщины…

Таня проснулась, обошла дом и, нигде не найдя сестру, пошла гулять по саду, в надежде встретить Марию там. Ей очень хотелось сообщить ей о своем решении, но и в саду она ее не нашла. Но как же здесь было хорошо! И солнце, и дивные цветы, и деревья с раскидистыми ветками… Как же она вчера ничего этого не замечала? Да просто не хотела видеть!

Зато сегодня все ее радовало, наверное, потому, что решение уже принято. А скольких мучений, скольких бессонных ночей стоило ей принятие этого решения! Казалось, вообще нет выхода, и поступить ни так, ни этак — невозможно. В любом случае получалось плохо. Плохо кому-то, но в первую очередь — ей самой. Да что же она действительно раньше-то не приехала к Маше? Может быть, давно бы все встало на свои места и прекратила бы она мучиться и маяться дурью. Но, видно, всему свое время, и все происходит именно тогда, когда должно произойти. Но где же все-таки сестра?

Таня снова вернулась в дом, сварила кофе и с наполненной чашкой в руках поднялась на второй этаж. В доме стояла тишина, и Таню почему-то охватил страх. Она прошла в дальнюю комнату, тревожно огляделась и увидела сестру — Маша лежала на полу, свернувшись на пушистом ковре, а рядом с ней, в изголовье, стоял портрет Алана, который она нарисовала когда-то в юности…

Таня склонилась над сестрой, прислушалась к ее дыханию и, убедившись, что сестра безмятежно спит, осторожно поставила рядом чашку кофе и тихо спустилась вниз. Она уже собралась, но ей не хотелось уезжать, не поговорив с сестрой. Можно, конечно, оставить записку, но это как-то неправильно. Когда еще они смогут вот так, без посторонних, побыть вдвоем?

— Привет! — весело сказала Мария, спускаясь по лестнице и лениво потягиваясь. — Прости, я заспалась. Спасибо за кофе! Ты что, уже собираешься?

— Надо ехать, — сказала Таня. — Но сначала я должна сделать важное сообщение.

— Неужели ты что-то решила? — воскликнула Мария. — Заранее говорю — каким бы ни было твое решение, я всегда на твоей стороне!

— Знаю, — сказала Таня.

— Ну, не томи! — Мария налила еще кофе и закурила.

— Я поняла, что… — Таня тоже взяла сигарету и, набравшись духу, решительно произнесла: — В общем, я поняла, что не могу оставить Федора, и собираюсь сообщить об этом своему банкиру сразу, как приеду.

— Да… — разочарованно протянула Мария. — Какое печальное решение!

— А ты думала, я смогу бросить все, чем жила столько лет? — Таня жадно закурила. — Оставить детей без отца? И ради чего — ради собственного эгоизма, удовлетворения своего женского тщеславия?

— Ах ты, господи! — Мария обняла сестру, погладила по голове. — Да что же с тобой сделаешь!

— Ничего не сделаешь. И пусть все будет, как было. Только вот работу, наверное, придется сменить… Ну, ничего, что-нибудь найду.

— Тебе стало легче? — спросила Мария. — Да что я спрашиваю, все и так видно! Ты в который раз приносишь себя в жертву и испытываешь от этого облегчение. Такой ты у нас святой человечек! Но только пойми, сестричка моя любимая: не всегда жертвы идут на пользу тем, ради кого их приносишь!

— Я понимаю, — вздохнула Таня, вспомнив портрет Алана в изголовье сестры. — Ну, я поеду. Прости, что заморочила тебе голову…

— Тебе же надо было выговориться! А кому еще ты могла все это рассказать, как не единственной сестре? — Марии так хотелось удержать Таню, поговорить с ней еще и, если вдруг получится, как-то поколебать ее решение. — Может быть, побудешь еще немного?

— Нет, пора.

— Ну, ладно, бог с тобой! — вздохнула Мария. — Только обязательно позвони, когда доедешь!

— Конечно, позвоню!

Через несколько минут Таня уже выехала за ворота, махнула рукой сестре, и ее смешная глазастая машинка скрылась за поворотом…

Когда я проснулась в мастерской Алана, за окном вовсю светило солнце, пробиваясь лучами сквозь неплотно задернутые шторы. В комнате никого не было. Почему я одна? Я испуганно огляделась. Где Алан? Почему его нет рядом? Почему я проснулась на этой подушке, а не на его груди? Меня вдруг охватили сомнения. Неужели все, что случилось этой ночью, было на самом деле? Неужели я действительно провела эту ночь с мужчиной, которого любила больше всего на земле? Или, может быть, это сон? Нет, не сон, напомнила приятная, тянущая боль внизу живота. Все было на самом деле. Но где же Алан? Я вскочила с постели, быстро оделась и с ужасом подумала — я не позвонила домой! Наверняка меня ищут! Что же делать? Ох, что теперь будет? Вчера я, не задумываясь, по первому зову Алана бросилась ему в объятия, осталась с ним, забыв обо всем на свете. Шампанское придавало смелости, обостряло чувства. Я и сейчас готова была бежать за Аланом на любой край света, но утро отрезвляло, привносило тревогу. Утром все выглядело иначе, все было другим. В это время дверь распахнулась, в комнату вошел Алан — улыбнулся, поставил на стол джезву с дымящимся кофе.

— Проснулась? — Он поцеловал меня в щеку и сказал деловитым, будничным тоном: — Тебе надо умыться, в туалет, и все такое. Ванной, к сожалению, нет, но умывальник вполне приличный. Вот мыло, полотенце. Пойдем, я тебя провожу.

Мыло, полотенце! У меня едва не разорвалось сердце. Как же у него все просто: умыться, в туалет… И — никакой романтики! Он, мой возлюбленный, первый мой мужчина, о котором я самозабвенно мечтала все последнее время, а ведет себя так, будто мы лет десять женаты. Нет, еще хуже — так, будто каждую ночь таскает к себе женщин, а по утрам, по отработанной программе, ведет их в туалет. Я едва не заплакала, представив такую жуткую картину. Мысли путались в голове, в душе смешались нежность и обида, любовь и страх. Страх от неизбежного объяснения с родителями, страх от неясности будущего, от неуверенности в себе и, главное, в любви Алана. Как он поведет себя теперь? Что скажет? Повторит ли все те слова, что говорил ночью, или отправит меня домой как ни в чем не бывало, а потом будет так же по-дружески обнимать на людях, целовать в щеку, словно ничего между ними и не произошло? Нет, этого не может быть, это было бы слишком ужасно!