Ольга Дрёмова - Танго втроём. Неудобная любовь

Завтрашний день считался сороковым со смерти отца, но соответствовало ли это в действительности правде, сказать было сложно. Зная особенность Кряжина бродить по лесу в одиночку, первые трое суток в Озерках по поводу его отсутствия никто даже не волновался. Но, когда мороз окончательно спал и на землю повалили крупные хлопья влажного снега, стало ясно, что если не отправиться по лыжне Савелия в ближайшие несколько часов, то с надеждой выйти на его след можно будет распрощаться окончательно.

Мороз ослабевал, а к утру тридцатого потеплело настолько, что, подёргиваясь блестящей корочкой подтаявшей влаги, снежные сугробы начали медленно проседать. Собрав мужичков покрепче, с ружьями и харчами, Архипов, сосед Кряжиных, отправился за Савелием в лес. Двенадцатичасовой переход Савелия по морозу занял у Архипова вдвое меньше времени, и уже к полудню удалось разыскать то, что осталось от двухметрового мощного тела. А к восьми вечера, стащив с головы шапки и стараясь не встречаться взглядом с почерневшей от ожидания и страха Анной, к Кряжиным внесли завязанный с четырёх углов куль, содержимое которого ещё трое суток назад было грозным хозяином этого дома.

Медвежий капкан, в который по нелепому стечению обстоятельств угодил покойный Савелий, принадлежал одному мужичку из соседней деревни, страшно ленивому и неаккуратному вдовцу по прозвищу Филька. Расставив капкан за день до трагедии, Филька запил, да так крепко, что на неделю буквально выбыл из жизни, а очнувшись, никак не мог понять, на каком свете он находится в данный момент. Придя в себя, Филька был страшно огорчён и изрядно удивлён тем, что выставленный им капкан, один-единственный на десятки километров нехоженой лесной глуши, мог стать причиной чьей-то смерти.

Определить точную дату трагедии по обглоданным до белизны костям не смог бы никто. Любой из дней, начиная с двадцать пятого и заканчивая двадцать девятым, мог стать для Савелия последним. Покрутив так и эдак, в срочном порядке, тридцать первого утром, Кряжина похоронили на деревенском кладбище за рекой, а отсчёт сороковин, для того чтобы свести погрешность до минимума, решено было начать с середины срока исчезновения, то есть с двадцать седьмого.

Покачиваясь в такт намёрзшим ухабам, Кирилл думал о нелепой смерти отца и никак не мог Определиться с тем, какие же чувства вызвало в нём это известие. Прислушиваясь к себе и ощущая внутри только звенящую пустоту бесконечного одиночества, Кряжин с удивлением обнаружил, что в его душе нет ни боли, ни отчаяния, ни радости позднего освобождения. Перегорая в пепел, год за годом чувства оседали какой-то безликой пресной накипью, оставляя в сердце всё меньше места для тепла и сострадания. Для того чтобы скорбеть, душа должна переболеть любовью, но, парализованная страхом, душа Кирилла была холодной и пустой, не способной ни на любовь, ни на ненависть.

Единственным светом в окошке была для него Любаня, но, женившись восемь месяцев назад на Марье, он потерял на неё всякие права. Восемь месяцев… Почувствовав, как острая режущая боль накатила откуда-то с затылка, Кирюша оторвал лоб от морозной наледи на стекле и уткнулся лицом в крепко пахнущую овчиной замшу рукавиц.

— Бедный ты мой, хороший. — Проведя варежкой по рукаву полушубка мужа, Марья с жалостью посмотрела на его страдальчески изогнутые брови. — Ты, Кирюшенька, малость потерпи, недолго осталось, скоро уже будем на месте, — ласково произнесла она, успокаивая его, как маленького, и стараясь заглянуть в закрытое рукавицами лицо. — Там тётя Анна нас ждёт, она что-нибудь непременно придумает, вот увидишь. Может, аспирин в доме найдётся, а может, какой отвар из трав сделает. Отвары, Кирюш, они, знаешь, как помогают, любую хворь вылечат, ты только немножечко потерпи.

Слушая уговоры жены, Кирилл кривил губы и ещё сильнее вжимался в шершавую кисловатую замшу овчины. Отвар… Может, головную боль он и уймёт, только от глупости и несчастливой судьбы никакого отвара ещё никто не изобрёл.

Полгода! Стоило подождать всего каких-то полгода, и всё сложилось бы совершенно иначе… Вспоминая раздавшуюся фигуру Любани, Кирилл с отвращением дёрнул кадыком, и вдруг онемел. Рассыпавшись миллионами обжигающих искр, острая, как раскалённая иголка, мысль пронзила мозг Кряжина и заставила на какой-то миг остановиться сердце. Перестав дышать, Кирилл обалдело замер и, мысленно загибая пальцы, стал судорожно считать:

— Июнь, июль, август — три… сентябрь, октябрь, ноябрь — шесть… декабрь, январь, февраль…

Едва шевеля одеревеневшими губами, Кряжин судорожно сглатывал и чувствовал, как, разливаясь расплавленным свинцом, горячая тягучая муть медленно заполняла каждую клеточку его гудящего от напряжения мозга. Завертевшись перед глазами, разноцветные сияющие мушки рассыпались горящим фейерверком лучистых мелких точек, и Кирилл с силой провёл рукавицами ото лба к подбородку. Нет, этого не может быть! Хотя… почему — не может? Если ребёнок будет мартовским, вопрос отпадёт сам собой, но если февральским… если только он будет февральским, то шансы с партийной шишкой у них абсолютно равные.

— Может, грибочков ещё, Кирюшенька, или студенька? — Зайдя со спины, Анна наклонилась над плечом сидящего за столом сына и по привычке, словно боясь гневного рыка мужа, боязливо огляделась.

— Мать, заканчивай суетиться, снимай фартук и садись за стол, — сурово глядя на Анну осоловелыми глазами, приказал Кирилл. Не осознавая происходящего, словно переняв эстафету от отца, Кряжин насупил брови и, сведя их к переносице, слегка поиграл желваками на скулах.

— Ишь ты, вырос, зверёныш-то, — кивнув в сторону Кирилла, Архипов повернул голову к Смердину, лучшему трактористу и самому известному передовику на весь район. — Как с матерью-то управляется, не хуже покойничка. Ведь только от неё добра и видел в жизни, а ни на грамм не помнит, добро-то.

— Так свято место пусто не бывает. — Опрокинув стопку, Смердин вытер тыльной стороной ладони губы и, взяв с тарелки хрустящий солёный огурчик, поднёс его к самому носу и потянул ноздрями. — Добро — оно что, круги по воде. Упадёт камень, круги разойдутся, никто о нём и не вспомнит, а на дне его и не видать, будто и не было.

— Лучше б пожалел мать. — Укладывая горкой хрен рядом с холодцом, Архипов звякнул по тарелке вилкой и неприязненно взглянул на захмелевшего Кирилла. — Когда он был нужен, его тута не было, у него, видите ли, сессио.

— Отца на погост чужие люди снесли, а он, вона, приехал, пёрышки распушил, владетель фигов, — вмешался в разговор рядом сидящий Филька. — Зря всё-таки детёв учут сызмальства ходить и разговоры говорить, лучше бы перво-наперво учили смирно сидеть да помалкывать. — Дёрнув коротким расплющенным носом, Филька громко шмыгнул и, с хрустом потерев ладонью многодневную небритую щетину, мигнул заплывшим глазом.