Наталья Берзина - Окончательный диагноз

— Дануся, не грусти, это было очень давно, — нарушила тишину Ксения. — Тебе бы, милая, деток завести, а то все одна да одна, никого, кроме Андрея, и знать не хочешь.

— Для зверя такая преданность чаще всего норма, — негромко сказала Наташа. — Среди людей подобное встречается нечасто.

— Отчего же? — прервал молчание Стас. — Посмотрите на отношения того же Андрея и Ксении или Юлии с Никитой. Мне кажется, что они способны пойти на любые жертвы ради любимого человека.

— А ты? Сам ты на что способен? — юркнув на колени к мужу, спросила Вика.

— Я думаю, ты сама обо всем знаешь! — уткнувшись ей в волосы, тихо сказал Стас.

— Наташа, а ты так и остановилась в своих расследованиях? Решила больше ничего не раскапывать? Не могу в это поверить! — обратилась к Наташе Вика.

— Вы знаете, Вика, она не только для себя нашла новое занятие, но передо мной поставила новую задачу. Впрочем, если хотите, пусть Наташа почитает вам главу из нового романа. В нем вы найдете ответы на все вопросы, — ответил за жену Павел.

Сама же Наташа, сидя в кресле-качалке, с умиротворенной, необычайно светлой улыбкой прижимала к груди дочь. Время от времени она что-то не то напевала, не то шептала ребенку. Олег невольно залюбовался ею. «Почему, когда женщина кормит свое дитя или качает его на руках, у нее на лице появляется именно такое, невероятно просветленное, бесконечно нежное выражение? Наверное, это заметили еще древние, потому и боготворили жен своих. Не случайно же в древних верованиях почти все божества были женщинами. Никогда не думал, что вот так восхищенно буду смотреть на женщину-мать!» — думал он, не отрывая глаз от милого лица Наташи. — «Вот будет здорово, если Лена станет матерью моего сына! О большем я даже не смею мечтать!»

Наконец Наташа, передав драгоценную ношу мужу, достала из тонкой папки несколько листков и, устроившись поближе к лампе, принялась негромко читать. Судя по улыбке, интонациям, ей очень нравилось то, что написал Павел.

…Леонард поправил воротник полушубка и зябко переступил на месте. Сапоги давно прохудились, но других у него не было. Впрочем, у солдат дело обстояло еще хуже. Почти все в соломенных лаптях поверх истоптанных сапог. Тощие шинели в заплатах. Поверх них едва ли не у каждого натянуты мешки из-под хлеба. Сам хлеб давно на исходе. Пронизывающий ветер завывает среди голых стволов старых лип, и от этого щемящего душу звука становится еще холоднее и тоскливее. От возглавленного Леонардом Казинским еще под Малоярославцем батальона не осталось и трети. Часть полегла в бою, но большинство от холода и болезней. Хорунжий второго драгунского полка первой дивизии генерала Дельзона, входящей в состав четвертого корпуса маршала Богарне, он добровольно вступил в Великую армию. Когда император только вошел в пределы королевства, многие представители шляхты влились в нее не задумываясь. Жгучее чувство мести вело их под знамена Наполеона. В памяти самого Леонарда, отец которого погиб во время разгрома восстания, еще слишком ярки были воспоминания о зверствах в Варшаве. Клянясь императору, он больше думал о растерзанной сестре, которая так и не смогла найти защиты даже за стенами монастыря бенедиктинок. Даже там ее настигли звери в лохматых шапках. Даже сейчас, по прошествии восьми лет, он не простил. В едином строю с такими же молодыми шляхтичами мчался он в яростную атаку под Островно. Участвовал в параде под стенами губернаторского дворца в Витебске, когда сам император, стоя на балконе, любовался, как верили все тогда, своей непобедимой армией. Не предал он его и после, в тяжкое время отступления. Не потому ли именно ему, двадцатичетырехлетнему хорунжему, и поручили прикрывать отход этого обоза? Собранный из остатков полка батальон, подбирая по мере продвижения отставших солдат некогда великой армии, понемногу разрастался. Да вот остро не хватало фуража для лошадей, самой примитивной пищи людям.

Сюда, на берег стылого огромного озера, их вынудил отойти наседавший противник. Зажатые на остро выступающем мысу, почти шесть сотен солдат и полсотни лошадей пытались хоть как-то закрепиться, не позволить свирепому врагу сбросить их в черную ледяную воду бескрайнего озера. Наспех сооруженные укрепления давали весьма слабую надежду. Необходимо было найти такое решение, которое позволит прорваться, сохранить обоз.

Леонард приказал зарезать двух вконец ослабевших лошадей. Пусть хоть люди перед неминуемым боем смогут подкрепиться. Да и овса все равно на всех коней не хватит, нужно сберечь самых сильных. Слишком тяжел груз на подводах, а отдать его врагу непозволительно. Десяток пушек, заряженных, готовых к бою, стояли на пригорке; возле них, съежившись под студеным ветром, притулилась орудийная прислуга. Окинув взглядом припорошенное ранним снегом поле, Леонард спустился с холма в небольшую лощину. Там в небольшой землянке расположился его штаб. На землянку, как, впрочем, и на укрепления, пошли брошенные жителями хаты крошечного починка с таким привычным именем Мариамполь. Итальянцы, составлявшие почти четверть охраны обоза, тут же воспряли духом, услыхав в местном названии знакомое звучание. Им, бедолагам, не понять, что такие названия здесь не редкость.

Охотники, вернувшись с поиска, доложили, что не менее двух полков преграждают выход с мыса. О прорыве нечего было и думать. Люди, измотанные трехдневным переходом, обмороженные и плохо вооруженные, не смогут противостоять такой силе. Леонард уже начал подумывать над тем, чтобы утопить обоз и принять последний бой. Хмурое небо нависало над бивуаком. Редкий колючий снег сек покрасневшие от холода и ветра лица. Быстро темнело. Солдаты сгрудились у костров в отчаянных попытках согреться. Жидкая пшенная похлебка с кониной бурлила в котлах. Леонард в очередной раз обошел лагерь. Утлые землянки, разбитые заледеневшей дорогой повозки, понурые, оголодавшие лошади, вой ветра, стоны раненых. Он подходил к штабной землянке, когда из темноты вынырнул знакомый силуэт Лешко.

— Пан Леанард! Тутэйшага жыхара злавілі, падаецца, ведае ўсе сцежкі праз возера.

— Спасибо за весть, Лешко! Веди в штаб, сам говорить буду.

Лешко словно растворился в ночи и вскоре возник опять, подталкивая перед собой одетого в овчинный полушубок мужика. Леонард верил старому товарищу еще по детским играм, как самому себе. Одногодки, они только и различались тем, что Леонард родился в семье небогатого шляхтича, а Лешко, несмотря на славное имя, в простой, крестьянской. Выросшие вместе, они не растеряли дружбы и после возвращения Леонарда в отчий дом. Вместе вступили в армию. Вместе воевали. Пополам делили и победы, и горькие поражения.